— Баронесса! — повысил голос король. — Посмотрите на меня.

Я порывисто повернулась, так и не успев стереть с лица эмоции, владевшие мной. Государь чуть откинулся назад, рассматривая меня, а после встал со стола и подошел. Я подняла взгляд выше его головы, изо всех сил стараясь справиться с собой, но обида только нарастала, и когда король остановился напротив и мягко позвал:

— Шанни, — из моих глаз брызнули слезы.

— Потрясение было сильным, Ваше Величество, — заговорил дядюшка, стоявший неподалеку. — Ее милость была не в себе, когда прибежала ко мне, она и сейчас не может до конца справиться с чувствами.

Государь поднял руку, коснулся моего лица, и я отпрянула. Он нахмурился, но не отошел. Попытавшись поймать мой взгляд, монарх негромко спросил:

— Может, выскажетесь?

— Я не смею, — ответила я, по-прежнему глядя мимо него.

— Ваши руки подрагивают, ваши губы плотно сжаты, вы упорно не смотрите на меня, будто вам неприятно, — отметил государь.

— Прошу нижайше простить меня, Ваше Величество, — немного резко ответила я.

— Выйдите, — вдруг приказал он. — Магистр, ваше сиятельство, покиньте нас ненадолго. Я призову вас. — Переглянувшись, дядюшка и маг с поклоном вышли. Король взял меня за плечи, я снова дернулась, и он, развернув меня спиной к себе, прижал к груди, но так и не отпустил: — Я уже начинаю понимать ваши чувства, сейчас ваша неприязнь досталась мне, говорите.

— Вам вряд ли понравится, что я скажу, Ваше Величество, — ответила я, глядя перед собой, но так и вправду стало легче, когда чувствовала его, но не видела этого халата…

— Не совершайте прежней ошибки, не беритесь судить за меня, Шанриз, — не повышая голоса, сказал государь. — Я уже знаю о произошедшем и понимаю, что вы должны чувствовать, но почему вместо того, чтобы искать защиты, вы сейчас готовы бежать прочь? Говорите, ваша милость, я обещаю не сердиться.

— Вы всё равно рассердитесь, — ответила я хмуро.

— Так что же разозлило вас?

— Меня опоили и едва не обесчестили, пользуясь действием зелья, — произнесла я с возрастающим раздражением: — Это ли не повод разозлиться? Он влез в мое окно, будто вор, стоял рядом с кроватью и смотрел… Боги! — воскликнула я. — Даже об одном этом думать отвратительно! Он закрыл нас пологом тишины, не позволял мне приблизиться к окну, чтобы позвать на помощь, закрыл дверь спальни на ключ… Это так унизительно, так мерзко! — Объятья короля стали чуть крепче, но мне нужна была свобода. Вывернувшись, я отошла от монарха, продолжая восклицать: — А вы, вы ласкали ее! Он был готов надругаться надо мной, а вы в это время были с ней… С ней! Отвратительно! Осознавать это отвратительно, а думать, что ему снова всё сойдет с рук, ужасно! Всё ужасно, — я закрыла лицо руками: — Это бессилие, вся эта безысходность, когда не можешь позвать на помощь и хоть что-то противопоставить негодяю, потому что гораздо слабей его – всё это унизительно! И… и так больно…

В кабинете повисла тишина. Я так и стояла, спрятав лицо в ладонях, государь не спешил ни заговорить, ни подойти ко мне. Наконец, сумев подавить свою вспышку, я отошла к окну и выглянула на улицу. Там царила темнота, разгоняемая светом фонарей. После перевела взор на отражение в стекле и увидела, что Его Величество направляется к двери. Протяжно вздохнув, и опустила голову. Все-таки рассердился…

Впрочем, я не ожидала, что буду услышана. Ришем опять одержит верх, потому что его невестка дорога королю. Я развернулась и в бессилии опустилась прямо на пол. Наверное, надо было говорить иначе. Хотя… что может изменить положения неприкасаемой персоны?

— Я хочу уехать, — прошептала я. — Я хочу домой.

Откинув голову, я уперлась затылком в стену и закрыла глаза. Усталость, невероятная и всепоглощающая, вдруг опустилась мне на плечи, придавив к полу подобно каменной плите. Сейчас мне были безразличны мои мечты и дорога к ним. Даже благоденствие и честь рода. Не хотелось ничего, только покинуть резиденцию и больше никогда не возвращаться в королевский дворец. И не видеть человека, который может дорожить близостью женщины, верной насильнику и лжецу.

Мне подумалось, что нужно встать и выйти за двери, затем спуститься в свои комнаты, одеться и приказать закладывать… что? Кареты у меня не было. Аметист принадлежал не мне. А значит, уехать мне было не на чем.

— Пешком уйду, — безразлично решила я и вздохнула.

А потом дверь снова открылась – это вернулся король. Теперь на нем были брюки и рубашка, волосы были влажными, лицо посвежевшим. И когда он приблизился, я ощутила запах его духов. Государь присел напротив меня на корточки, но уже через минуту перебрался к стене и сел рядом со мной, прямо на пол. Он взял меня за руку, и я жалобно повторила:

— Я хочу уехать.

— Я не хочу вас отпускать, — ответил монарх.

— Не хочу жить с ним под одной крышей, не хочу видеть самодовольную рожу, — плохо следя за словами, сказала я. — Он будет смотреть на меня с превосходством, зная, что сделал, но вновь будет прощен.

— С чего вы это взяли?

Я пожала плечами.

— Вы любите его невестку. Должно быть, она настолько искусна, что утехи с ней искупают любую вину герцога. Иного объяснения нет. Нибо Ришем не прославил себя ни на каком поприще, кроме интриг. Он не дипломат, не воин. Вся его заслуга состоит в том, что привел к вам женщину, сумевшую удовлетворить ваши надобности, государь.