Обобщающие труды по истории русской эмиграции в 1920-30-е гг. за последние годы написаны действующими специалистами из МГУ им. М.В. Ломоносова и РУДН. Серия книг «Русский мир в ХХ веке» (выпущена в формате 6-томника в 2014-2015 гг.) отмечена работами М.Н. Мосейкиной и З.С. Бочаровой, опубликовавших труды, в которых они попытались обобщить проблемы истории русской эмиграции на протяжении указанного периода. Следует обратить внимание, что авторами уделено особое внимание проблемам религиозной и национальной эмиграции, а также правовому положению беженцев в разных странах, идеологическим векторам в истории эмиграции, разделению представителей церковной эмиграции на основе разнонаправленных процессов во взаимоотношениях с представителями политических группировок и другим основным проблемам 22 .

Историография русского правого дела в 1920-е гг. в эмиграции дополняется и работами А.Н. Закатова, который опубликовал весьма важные материалы, посвященные Дому Романовых в изгнании, и в ряде статей осуществил обобщение известных ему материалов по истории работы Государева Совещания. В этом же ключе следует признать существенный вклад в разработку проблем легитимистского движения, сделанный А.В. Серегиным. Он на основе материалов ГАРФ осветил вопросы функционирования легитимистского Союза Русских Государевых Людей 23 . Помимо прочего, работы А.В. Серегина в определенной степени обобщают исследования идеологии русских правоцентристов и других правых, однако исследование на сегодняшний день остается лишь в формате диссертационного исследования, не оформленного в законченный монографический труд. Гораздо сильнее работ Серегина – труды петербургского исследователя П.Н. Базанова. Среди отечественных эмигрантоведов именно этот исследователь написал наибольшее количество работ по русским правым. Разработанный этим автором категориальный аппарат для разделения русских правых на политические группы следует признать наиболее соответствующим действительности. Работы О.В. Марченко, В.А. Митрохина и других на сегодняшний день не расширяют историографическую базу исследования, а чаще всего повторяют известные положения, не подтверждая их дополнительными историческими источниками из архивных собраний. К сожалению, более историография легитимистского вопроса не расширяется, однако хочется думать, что это лишь временное явление.

Стоит отметить, что на данный момент в силу целого ряда обстоятельств в полной мере исследовать деятельность Российского Зарубежного Съезда 1926 года не представляется возможным. Известно, что накануне работы съезда и в процессе его подготовки велись достаточно тяжелые переговоры П.Б. Струве и сторонников созыва съезда с представителями Торгово-Промышленного и Финансового Союза. Материалы союза, хранящиеся в архиве Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына (Ф. 019), остаются не описанными и не открытыми для исследователей, однако следует предположить, что именно в этом фонде могут находиться ключевые документы по истории данной организации, и публикация документов этого фонда может существенно расширить источниковедческую базу выбранного нами вопроса. Следует также обратить внимание на неполноту исследования процессов истории правого дела в 1920-1925 гг. Несмотря на отдельные публикации, написанные монографии и статьи, до сих пор в историографии не сделано попытки рассмотреть процессы взаимодействия ВМС с другими монархическими организациями в истории русской правой эмиграции с точки зрения логической последовательности и комплексно. В частности, практически не разработан вопрос о деятельности отдельных политических партий правого толка. Остается много вопросов об истории Русской монархической партии во Франции, истории Высшего монархического совета, Союза объединенных монархистов, Русского народно-монархического союза (партии конституционных монархистов) и более мелких кружков и клубов правого толка на всей территории русского рассеяния. В соответствии с этим не исследована в полной мере и идеологическая база русских правоцентристов, идеология которых формировалась не только на основе взгляда правых, но и конституционно-демократического крыла эмиграции. Вовсе остаются неисследованными в отечественной историографии вопросы о взглядах европейских политиков и общественных деятелей на деятельность русской эмиграции. Практически полностью отсутствует взгляд на русских беженцев с точки зрения повседневности со страниц европейских печатных периодических изданий. Во многом открытым остается вопрос о взаимоотношениях русских правых и европейских правых политических партий. Раскрытие данной проблемы не менее важно для историков, т.к. в 1920-е гг. на страницах разных периодических органов, сводок Иностранного отдела ОГПУ неоднократно публиковались утверждения о наличии взаимоотношений между политическими партиями Зарубежной России и стран Западной Европы. В частности, несмотря на публикации в газете «Возрождение» материала о Ш. Моррасе и «Аксьон франсез», данные взаимоотношения до сих пор не отслежены, хотя могут представлять большой интерес со стороны исторического сообщества.

«Мы не поняли того, что помощь белым армиям

являлась залогом победы над тем злом,

которое угрожает всему цивилизованному миру», –

французский военный корреспондент Ш. Риве (1920).

Русская эмиграция формировалась не одновременно и не равномерно на всей территории русского рассеяния. Основные центры русской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке привлекали всех вынужденных уехать из России беженцев, в этих же местах происходило формирование и кристаллизация общественных и политических организаций, которые стали в геометрической прогрессии возникать в русской эмиграции. В данном случае следует отметить, что эмиграция распределялась как на основе социально-экономических условий, так и на основе закрепившихся старых связей эмиграции со своими родственниками. Последнее наиболее характерно для представителей аристократии, которые в массовом порядке прибывали на территорию бывшей Германской империи. Несмотря на то, что после Ноябрьской революции 1918 года Император Вильгельм II отрекся от престола, после чего последовало отречение от престолов представителей местных династий, некоторые прерогативы для проживания здесь местных аристократов все же сохранялись. М.Е. Ерин об этих событиях в Германии писал следующее: «Повсюду в Германии исчезали старые династические властители, без большого сопротивления, почти добровольно. Это бесшумное исчезновение респектабельных институтов было событием, которое поразило многих современников. Да и падение самой монархии Гогенцоллернов произошло в одночасье, обыденно, быстро, под натиском массового недовольства. Под бременем войны монархическое государство власти полностью уничтожило свою легитимность» 24 . В этом же вопросе следует обратить внимание на то, что несмотря на падение монархии, для Германии (Веймарской республики) не был характерен процесс национализации имущества «буржуазного класса». Кроме того, несмотря на революционные изменения, немецкие дворяне и аристократия практически не покидали своих родовых имений. Это характерно также для бывших правящих (и медиатизированных 25 ) династий. Баварские Виттельсбахи, Вюртемберги, Гессены, Гогенлоэ-Лангебург и другие частично сохранили свое имущество (некоторые резиденции были национализированы и стали собственностью государства, как правило, превращены в музейные комплексы) и продолжали проживать в своих резиденциях, при этом сохраняя определенный авторитет в обществе, которым когда-то правили 26 . Для Романовых представители таких династий были прежде всего родственниками, которые так или иначе общались с ними или же предоставляли им кров (пусть и на непродолжительное время) во время изгнания. Так, характерным примером «семейной взаимовыручки» стал переезд Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны (датской принцессы по рождению) на место жительство в Копенгаген, где правил ее племянник король Кристиан Х (1912-1947). Об остальных членах фамилии следует сказать чуть подробнее позже. В данном случае мы всего лишь рассмотрели ориентиры для представителей бывшей правящей династии России.

Исследователи также отмечают, что не только для высшей аристократии, но и для представителей придворного ведомства, а также титулованной аристократии проживание на территории Веймарской республики было вполне логичным с точки зрения родственных связей. Бобринские, Кочубеи, Долива-Долинские, Орловы, Мятлевы, Енгалычевы, Немировичи-Данченко и другие проживали в основном на территории Германии. Некоторые изменения в местах проживания аристократической эмиграции произошли уже после 1923 года. Другая часть аристократической части беженцев перебралась на территорию Франции, в числе коих – представители высших аристократических домов: Трубецкие, Оболенские, Голицыны, Шереметевы и др. Во Франции такой близкой связи между титулованными родами практически не было, несмотря на большое количество аристократов во Франции. По сохранившимся же воспоминаниям эмигрантов можно сказать, что сюда ехали как в наиболее стабильную страну, причем некоторые ехали сюда на съемные квартиры и виллы, владельцами которых они стали еще в довоенное время. Проживание для эмигрантов во Франции стало комфортным только после 1923 года, после Капповского путча в Германии и стремительного обесценивания германской марки.

Катрин Гусефф отмечает, что для западного общественного мнения было характерно понимание эмиграции сквозь призму их социального положения. Несмотря на утверждения Верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев Ф. Нансена, на женевской конференции 26 августа 1921 года, о том, что «беженцы принадлежат к различным слоям дореволюционного российского общества, и все они в разной мере подготовлены к испытаниям, которые выпали сегодня на их долю», в целом общественное мнение западных стран было склонно считать эмигрантов «представителями обеспеченных слоев рухнувшей империи, и прежде всего – верной престолу аристократии» 27 . Характерна общая склонность историков преувеличивать преданность аристократии престолу, которая не было уж такой «верной» в действительности, как утверждают некоторые историки. Обращает на себя внимание важное отличие отношения аристократии к монархии в Европе и России. Исследователями фактически доказано, что в России именно аристократия противостояла трону, в то время как в Европе она чуть ли не до последнего защищала существовавший строй. В целом же общество за рубежом представляло эмиграцию достаточно сплоченно. При этом значительный контраст наблюдался как в сфере образования эмиграции, где две трети имело полное среднее образование, чуть более 15% высшее, 12% закончило военные училища, а около 5% и вовсе не имело образования, так и в финансовом и материальном положении беженцев.

Все авторы солидарны в одном – русская эмиграция появилась почти во всех на тот момент существовавших государствах мира и на всех континентах. Наиболее многочисленными русские диаспоры были в Европе (особенно во Франции, Германии, Королевстве СХС, Чехословакии, Польше и странах Прибалтики – т.н. государствах-лимитрофах). Основными центрами политической активности эмиграции поочередно стали Германия и Франция, а также КСХС – будущее Королевство Югославия. Академической столицей русской эмиграции стала Прага (Чехословакия). В Азии центром русской эмиграции стала Маньчжурия со столицей в Харбине, а вторым центром являлся город Шанхай в Китае, где был дальневосточный политический центр Русского Зарубежья. Были русские эмигранты и на африканском континенте. В основном они размещались в Тунисе – центре военно-морской эмиграции сил Белого флота, были отдельные российские граждане на территории Египта (в частности, в Александрии, Каире), отмечено проживание эмигрантов на территории Марокко, в меньшей степени в регионах Сахары, а некоторые русские и вовсе осели на территории Бельгийского Конго (т.н. Экваториальная Африка). Большая часть эмиграции искала место проживания после эвакуации сил Русской Армии барона П.Н. Врангеля в ноябре 1920 года из Крыма, хотя отдельные эмигранты уехали из России еще раньше. Первоочередным пунктом распределения эмиграции на «южном направлении» эмиграции стал Константинополь (Стамбул с 1930 года). Именно здесь проходило составление первых статистических данных о русских беженцах 28 . По словам заместителя министра внутренних дел Турции Сешфи-паши (министром внутренних дел в 1925-1927 гг. был Мехмед Селим Юбадин 29 ), на апрель 1926 года на территории Турции оставалось «свыше 20 тыс. русских, из коих большая часть “белых”. Главный контингент последних живет в Анатолии. Число безработных весьма невелико. Очень много их находится на работах в Анатолии, они работают в качестве простых рабочих, но очень хорошо вознаграждаются. Много русских беженцев устроилось и осело в Константинополе, Смирне, Трапезунде и Анкаре» 30 . Однако также замминистра не забыл напомнить, что для беженцев есть определенный срок, который не позволяет им находиться на территории Турции более пяти лет. Отвечая на вопрос корреспондента «Вечерней газеты», Сешфи-паша сказал, что «ничто не мешает им принять по прошествии пяти лет турецкое подданство». Как отмечают исследователи, «константинопольский» узел беженцев был развязан лишь к концу 1920-х гг. В целом оценки заместителя МВД Турецкой республики подтверждаются данными исследователей. Количество беженцев в бывшей столице Турции на конец 1925 года составляло менее 6 тыс. человек, в то время как чуть более 20 тыс. находились на территории большей части республики 31 .

Определенную концепцию по географии эмигрантских направлений вывел сербский исследователь М. Йованович. Он выделял три направления эмигрантских потоков: северо-западное, южное и дальневосточное. Мы же считаем, несмотря на согласие с позицией историка, что правомерно выделение северного и северо-западного направления отдельно в силу того, что противобольшевистское сопротивление в этих регионах бывшей Российской Империи не было объединено в единое целое. Таким образом, «северное и северо-западное направление» (Северная область, регионы Прибалтики) эмиграции имело своей целью отправиться в эмиграцию через Норвегию и Эстонию, Латвию, Литву и др. регионы в страны Центральной Европы и Британских островов. Стоит также сказать, что страны-лимитрофы также стали местом средоточии эмиграции, но там эмигранты не были столь многочисленными.