У меня самая хреновая экипировка. Люди взяли с собой палки для треккинга, перчатки, шапки, наушники от замерзания ушей, термосы, рюкзаки со снеками и запасными вещами, фото-технику. И тут я стою, замотанный в спальный мешок.

– Where are your gloves? – спрашивает меня один из участников.

– For what?

– Aaaa, sure! You are from Russia, you don`t need them!

Ожидание старта проходит как-то нервно. Я вспоминаю свою тибетскую «горняшку» и очень боюсь, что могу подвести всех этих людей. Обломать им весь «рассветный кайф», так сказать. Ребята начинают разминаться, делать зарядку. Ничего себе, как серьезно они подходят к делу! По-приколу делаю зарядку вместе с ними. И вот мы выдвигаемся к горе.

Первые пять километров было идти очень жарко. Остановки делали очень часто. Ребята оказались все очень хорошие, общительные, хорошо говорили по-английски. Двое из них даже работали в Китае детскими учителями английского. Каждую остановку они чего-то ели или курили. Ребят веселило мое скромное знание арабского, они меня иногда подкармливали орешками. Еще больше их веселила история про мое двухдневное заключение за попытку переночевать в церкви с пулеметчиками на стенах.

Делаем получасовую остановку на чай в поселении бедуинов. Не прошли и 1/3 пути, а столько остановок уже! Темнота к этому времени успела сгуститься вокруг нашей туристической группы. Разглядеть, что из себя представляет быт бедуинов, да и какие бедуины, собственно, сами, под тусклым светом налобного фонарика получалось плохо.

Тропа до Катрин-горы была удобная, идти было по ней приятно. Но на определенной высоте, наверно около 1500 метров, стало холодно. Пока идешь, чувствуешь себя прекрасно. Прохладно, но отлично! Но как делаешь остановку, все – сидишь и мерзнешь всем своим естеством. Поэтому на остановках приноровился импровизировать с дыханием, чтобы разогреть свое туловище и конечности. Вдыхал глубоко и сильно, выдыхал очень медленно и долго, представляя, что я сижу в центре костра, мысленно посылал потоки крови к кончикам пальцев рук и ног. И это, на удивление, работало! Каждую остановку я так согревался!

Мы шли и наблюдали в ночном небе месяц такой же формы, как на мечетях. Это было очень красиво! Такого месяца в Москве или где-либо еще я в жизни не видел! Неужели это одна и та же Луна?

Я не без умиления наблюдал, как египетские студенты первый раз столкнулись с таким явлением, как снег. Они щупали его, пробовали на вкус, фотографировали, задумчиво разглядывали.

Примерно в 3-00 с чем-то утра (или ночи) мы достигли вершины горы. Гид жмет всем руки, поздравляет с прибытием, впихивает всех в дырявую хижину, чтобы отсидеться, отогреться. Все замученные и замерзшие. Я съедаю две шоколадки в одну харю. Не узнаю людей в хижине вокруг меня. Возможно, тут еще одна туристическая группа. Шевелю пальцами ног. Проверяю, не переохладились ли яйца. Все в порядке, я жив и чувствую себя вполне живым. Через час рассвет.

18 января.

Это того стоило! Стоило того, чтобы сдохнуть и замерзнуть насмерть, а потом умереть от холода отмороженным! Кланяюсь солнцу, горам, облакам с чувством безграничной благодарности. Я жив, настал новый день, я съел шоколадки и даже неплохо себя чувствую. Я созерцаю земную красоту неземной красоты, я готов и дальше дрейфовать в потоке бесконечности, радуясь моменту, без страха и сожаления бросаться в пекло неизведанных земель, развлекая инопланетных африканских людей своими песенками.

Часа два мои египетские компаньоны приходят в себя. Сушат на костре носки, обувь. Кто-то вовсю фотографирует. Потом, часов в семь собираемся идти обратно. Идти обратно и легче, и веселей, и теплей. Выясняю, что для многих здесь, уже опытных треккеров, гора Катрин – это новый челлендж.

Группа из 14-ти человек разделяется на две группы по семь человек. Одна группа хочет сфотографировать все, что тут есть, было и будет. Другая группа хочет пить, жрать и спать. Я оказываюсь в голодной и сонной половине. Я не сделал ни одной фотографии, было жалко. Решил оставить сей информационный пласт мною нетронутым. На одной из остановок, уже из-за откровенной жары, снимаю с себя дождевик, разматываю с себя спальный мешок. Египтяне смеются, хвалят за креативность. Устраивают битву снежками.

– Come on! Show me a real Russian!

На подходе к лагерю бедуинов ребята меня просят что-нибудь спеть. Откуда они знают? Пою им «Flattened» группы Mushroomhead и «Sunshine» исполнителя Matisyahu. Им нравится мой голос, говорят, что мне прям надо петь метал. Очень приятно, значит, не зря занимался.

В лагере бедуинов, где пили чай, останавливаемся пить чай снова. Попадаем на мини-концерт музыкального бедуина. Он играет на неком подобии самодельной лиры или мини-арфы: четыре струны, корпус из двух симметричных дуг и перекладины, квадратный резонатор – металлическая коробка. Правой рукой он играл боем по всем струнам сразу, а пальцами левой руки прижимал те струны, который в данный момент не использовались. И пел, кажется, что-то про Аллаха. Звучало просто космически!

В этой пешей горной группе обнаруживается очень общительный дантист. Он рассказывает, как 14 лет проучился на эту специальность и теперь, работая в Каире, имеет зарплату всего в 10 тысяч фунтов в месяц. Он рассказывал, как представлял свои научные зубные работы на конференции в Берлине. Он рассказывал, как изобретал новые методы лечения, чуть ли не новые виды зубов, но гранта от египетского правительства на исследования не дождался. Никому, говорит, здесь это не нужно, хотя зубы болят у всех.