– Что-то не так, госпожа Майс?

– Пока не знаю.

Серьезно кивнув, Энна выходит. Я не замечала за ней большой любви к детям, но зато Энна надежна. Если я прошу что-то сделать, можно не сомневаться – распоряжение будет исполнено дотошно и в срок.

Чай манит ароматом ванили, но прежде, чем сделать глоток, я прячу документы четы Молл в сейф. Как бы ни хотелось разобраться с Крыской и Пирожком как можно скорее, придется ждать новой информации, то есть проверить удочеренную девочку я смогу не раньше, чем завтра. А пока. Привилегия старшего инспектора пить чай, сколько душе угодно. Я позволяю себе расслабиться на долгие пять минут, с блаженством вытянув босые ноги. Чай я всегда пью разувшись.

Входит Эночка, молча забирает опустевшую чашку, и для меня это знак, что пора возвращаться к работе. Мне понадобятся. Папка за папкой я выгружаю на стол отчеты, с которыми мне предстоит биться до самого вечера. Где-то в этих документах прячется ответ на вопрос, который меня очень интересует – куда ушли приютские деньги. Терпеть не могу, когда обирают сирот. На столешнице растут бумажные холмы, холмы стремительно превращаются в горы, и меня погребает под собой царство цифр.

Я погружаюсь в расчеты и окружающий мир перестает для меня существовать. Вот например, для детей якобы закупили новые кровати, но старые почему-то не списали. Более того, через месяц после закупки новых кроватей приходил столяр для их ремонта. Дети есть дети, могли сломать, но судя по размеру гонорара мастера, они кровати не то что сломали, а до состояния дров распилили. А тут вообще феерия: якобы в купальне провели косметический ремонт, а затем, вот совпадение, прорвало трубу. Естественно пол и стены пришлось вскрывать, трубы менять, а следом повторять дорогостоящий косметический ремонт. Расходы мыла тоже впечатляют, дети, похоже купаются в нем, а не в воде. Не знаю, сколько часов я так сижу, в какой-то момент цифры начинают слипаться в длинные ряды или наоборот прыгать по строчкам, ускользая от внимания, двоиться. Глаза режет, будто в них песка насыпали, шея затекла. Я бы сражалась с цифрами дальше, но понимаю, что больше упущу, чем найду, поэтому нехотя закрываю папку, ненадолго зажмуриваюсь.

Когда я открываю глаза, за окном уже темень.

– Эночка?

В ответ тишина. Я замечаю на столе остывший чай и записку «Госпожа Майс, я пыталась сообщить вам, что рабочий день закончен, но вы отослали меня».

Помощница неизменно уходит без пяти шесть, и я не могу ее осуждать. Сейчас на часах без пяти одиннадцать. Поморщившись, я убираю папки обратно в шкаф, накидываю на плечи форменный плащ, гашу свет, выхожу и запираю за собой кабинет.

Я живу не так далеко от инспекции, поэтому возвращаться предпочитаю пешком. Всего-то перейти шумный, залитый огнями проспект, а дальше попетлять между многоквартирными домами, стоящими впритирку друг к другу. Квартал за узость улочек пренебрежительно прозван каменным мешком, но мне здесь нравится, хотя, говоря откровенно, зелени и свежести простора порой не хватает.

Уже у подъезда я ловлю себя на том, что пока шла, выпала из реальности и проскочила мимо угловой пристройки хозяйки Хошши. Женщина держит домашнюю кухню, готовит вкусно, берет недорого – идеальный вариант для одиночки вроде меня. Представив, что придется сначала возвращаться до пристройки, потом работать ложкой, я передергиваю плечами. Нет уж, усталость валит с ног, обойдусь без ужина, сразу замотаюсь в плед и спа-а-ать.

Я нашариваю в кармане ключ, поднимаюсь на третий этаж. На площадку выходят двери сразу четырех квартир, моя крайняя правая. Я отпираю. Мыслями я уже давно в кровати. Не глядя, делаю шаг вперед, но цепляюсь за что-то мыском ботинка и лечу на пол.

– Черт!

Кажется, я разбила коленку. Как маленькая.

Кое-как поднявшись, я дотягиваюсь до лампы. Зажигается свет, и я с унынием обозреваю открывшийся разгром.

Обычно уборкой занимается приходящая раз в десять дней помощница по хозяйству, но позавчера она прислала записку, что приболела, и в результате порог завален бумажными пакетами, битком набитыми мусором. Я честно собиралась их выбросить, но утром постоянно забываю, а вечером тащиться до помойки откровенно лень. Я бы и сегодня проигнорировала пакеты, хотя от них уже попахивать начинает, но их слишком много. Еще чуть-чуть, и они выселят меня из моей же квартиры!

Может быть, сойдет, если убрать только часть, самые, так сказать, ароматные?

Постояв немного, смиряюсь с очевидным – сами они не убегут. Присев на корточки, я подбираю рассыпавшиеся пустые упаковки, обертки, утрамбовываю в пакет. Чтобы лишнего не бродить, можно в каждую руку взять по два, благо пакеты объемные, но не особо тяжелые.

Прихрамывая, спускаюсь вниз. Помойка за углом дома, идти не так уж и далеко. Коленку больно... А еще сонливость отступает, и я отчетливо ощущаю, что голодна.

Два мешка я забрасываю в контейнер без проблем. Забрасываю и третий, а четвертый выскальзывает из пальцев, падает между ящиками, и к грохоту падения примешивается чей-то стон. Подозрительно новый ботинок, который я тоже приняла за мусор, дергается, и, прежде чем я успеваю отреагировать, из щели на меня вываливается мужчина с гнилой банановой шкуркой в темных волосах и хватает меня за ногу.

Я испуганно вскрикиваю, а мужчина ловко подсекает меня под и без того больную коленку, дергает на себя. Слишком быстро, я просто не успеваю реагировать, падаю на него. Мужчина перехватывает меня за руку, кожу припекает, будто к запястью прижали горячий круглящ.

Мы встречаемся с мужчиной взглядами.

– Я запрещаю звать на помощь, – внятно произносит он, и вдруг силы оставляют его, и он валится обратно в проем между мусорными контейнерами.

Я отстраняюсь, задираю рукав, недоверчиво смотрю на проступившую на руке татуировку. Печать?!

Я скучная зануда-инспектор, отвратительная хозяйка и убежденная холостячка, обожающая свою работу и предпочитающая людям цифры. Даже в юности я никогда не теряла голову и избегала сомнительные приключения. Почему, почему именно я попала в переплет?! Не занималась квартирой, и начинать не стоило, знала же, что домашние дела – не мое. Черт. Я обвожу татуировку подушечкой указательного пальца. Как будто ее можно так легко стереть, ха! Линии рисунка наливаются предостерегающим багрянцем. Я отдергиваю палец. Сомнений нет, мужчина приложил меня королевской печатью. Разумеется, не настоящей, а ее теневым двойником. Но какая разница? Приказ мужчины все равно что приказ самого короля.