А тем временем количество желающих попасть ко мне на сеанс росло, и это переполнило чашу терпения некоторых коллег предпенсионного возраста.

Мои перегрузки увеличивались, иногда я проводила по десять сеансов в день и часто ловила себя на том, что становлюсь рассеянной. Это очень радовало моих неприятелей. Каждая описка воспринималась ими на «ура», они ждали моих промахов, как стервятник падали. Начальников развелось больше подчиненных, главный зарылся в бумаги, заткнул уши и закрыл глаза. Меня начинали есть все с большим аппетитом – нужно было срочно прекращать мою деятельность, пока я не переманила к себе всех выгодных больных.

Тогда собралась «комиссия по проверке молодых врачей»: заместитель главного, заведующая отделением (неизвестно каким) и бригадир (начальница нашей смены). Все трое – женщины периода угасания половой зрелости. Проверили моего близкого приятеля (знакомого еще по борьбе с парнокопытной П.) и меня. На сем и остановились.

…Комиссия пришла на мое рабочее место, закрыла дверь, выставив предварительно за нее свидетелей, и внедрилась в чужую картотеку. Каждая карточка вызывала всплеск восхищения. Закроешь глаза – кажется, что спустилась стая ворон:

– А-а-а!!! Не числа! Нет подписи! Какое безобразие!

– Послушайте, это не мой ящик.

Стая переориентировалась и напала на мое:

– Почему Вы не обслуживаете на дому всех, кто в этом нуждается?!

– У меня норма – полтора человека в день, я и так по три обслуживаю и не только на своем участке.

– Вы должны прежде всего отвечать за свой!

– Так освободите меня от остальных.

– Вы грубите! Вы прекрасно знаете, что сейчас отпускной период, и все работают за других.

– Так всех и спрашивайте, а потом сравните.

– Нам видней, кого спрашивать. И почему у Вас красненькая метка на карточке, а не желтенькая, как у других?!

– Так вы же сами приказали поменять цвет маркировки.

– Мало ли, что мы сказали, еще к этому никто не перешел, а Вы нарушаете установленный шаблон. Ставим «неуд» за картотеку. Теперь покажите паспорт участка!

Хоть это и медсестринская работа, но своей медсестре я не доверила и оформляла в течение месяца все сама, проверяя каждого больного, все цифры, все подсчеты. Старый паспорт, доставшийся мне от предшественницы, давно уже никем не проверялся, и я составляла все заново и переписывала в новую амбарную книгу.

– Вот паспорт моего участка, – и подаю им журнал. Они до него не дотрагиваются, как будто боятся оставить на нем отпечатки пальцев.

– У Вас нет паспорта участка.

– Вот он перед вами.

– У Вас нет паспорта участка, – три хищницы вцепились в одну жертву.

– Где Ваше лицо, доктор? – воскликнула одна.

– Где Ваше лицо?! – эхом отозвались две остальные.

– Мое лицо – мои больные.

– А-а-а!!! – свирепо взревели они и кинулись в амбулаторные карты.

– Здесь это не так, здесь одно слово не в том углу, здесь зачеркнуто…

– А что, у других лучше?

– Вы за себя отвечайте! Вы плохо работаете, Вы неквалифицированный специалист!

– Да вроде не хуже других.

– Вы еще оправдываетесь?!

– Так должна же я свою правду защищать.

– Нам с Вами больше не о чем разговаривать!

– Ну, если не о чем, пойду сегодняшних полтора человека обслужу. Гуд бай!

Я вышла в коридор, издав вздох облегчения. Как потом выяснилось, вместе с ним вылетело несколько красивых слов. Их тут же поймали чуткие уши и донесли главному врачу.

На следующий день ловит меня Митрофан, мой сотрудник и приятель: «Ты зачем вчера в коридоре сказала, что тебе надоели эти три дуры?» Я долго боролась с амнезией, затем вспомнила: «Митрофан! Это неправда. Мои слова переиначили: не «надоели три дуры», а…», – я шепнула ему на ушко, что вспомнила. «Ты с ума сошла!» – взбеленился Митрофан. «Ну, что поделаешь, Митроша, подсознание выскочило. Мысли вслух. Вон, Терентий все время с собой советуется – и ничего. И потом, почему все решили, что это именно про них?» Митрофан отошел подальше, чтобы никто не доложил главному, с кем он только что говорил.

… Раз в неделю главный врач собирал всех врачей в своем кабинете на час-полтора. Или два. Это называлось пятиминуткой. До очередной, которая обещала стать кровавой, оставалось два дня. Три… женщины из комиссии были очень заняты: они тщательно изучали мой почерк и два вечера допоздна копались в регистратуре – выискивали в амбулаторных картах вещественные доказательства моей неквалифицированности. Накануне пятиминутки, за день, заведующая таинственным отделением велела зайти к ней кабинет. Но я не выбрала времени и явилась лишь на следующее утро.