— Вас подвезти? — негромко, нерешительно покашливает Ветров, когда я оборачиваюсь к нему с настолько недовольным взглядом, что он аж голову в плечи втягивает.

Как бы его послать так, чтобы при Маруське было не стыдно и чтоб сразу понятно, как далеко и безвозвратно ему следует отчалить?

Лучше уж опоздать, чем…

Маруська… Я снова спотыкаюсь об её просиявшую мордашку взглядом. Ей-то предложение Ветрова очень по душе. Поди оторви её сейчас от папочки, которого она с трех лет в письмах к Деду Морозу загадывала. Ох, козявка ты моя…

Ладно, в последний раз я на это ведусь. Уж больно не хочется портить Маруське утро перед школой. А дальше — установлю строгое расписание встреч и не дай бог Ветрову еще раз вот так припереться ко мне с утра…

И все-таки зачем он явился? Какая жалость, что нет времени это выяснять.

— Сделай такое одолжение, — ради Маруськи получается даже выдавить сносную по расположению улыбку.

Только потом, когда Маруська, уже болтая ногами, устраивается в своем автокресле, и Ветров закрывает за ней дверь, я ловлю его за рукав, заставляя обернуться ко мне. И оцепенеть. Снова. Да что с ним такое?

— Это только ради нее, — шиплю я, удерживая на губах улыбку, потому что Маруська с интересом таращится на нас сквозь стекло.

— Я понимаю, — глухо роняет Ветров, впервые на моей памяти уводя от меня взгляд.

Понимает он. Как же!

Мое испорченное явлением Ветрова настроение самую малость компенсируется бледной и явно напуганной физиономией Регины Маскарадовой. Проявляется сие чудо из чудес сразу, стоит только Ветрову вслед за нами выйти из машины. Регина тут же торопливо наклоняется к ушку своей Олечки и начинает ей торопливо что-то говорить. Судя по выражению лица самой Оли — ничего особо радостного ей сейчас не рассказывают.

Инструктирует держаться от Маруськи подальше? И то хлеб. А то ведь я с удовольствием воспользуюсь Ветровым для защиты дочери. Ну, я ж не знаю, что он там за кары небесные Регине наобещал. Так что пусть сам и реализует, не все ему пыль в глаза пускать…

Маруська выскакивает из машины радостной стрекозой, цепляется за руку Ветрова. Я даже расстроиться не успеваю, потому что теплая ладошка хватается и за мои пальцы. Выходит этакая цепочка из двух взрослых и одного ребенка, как с картинки «идеальная семья».

— Так здорово, что мы тут все вместе, — глубокомысленно возвещает Маруська, старательно крутя головой, чтобы видеть выражение и моего лица, и папино тоже, — правда, папочка?

— Конечно, солнышко, — хриплый, глухой голос Ветрова будто наждаком мне по голой спине проходится. Такое ощущение, что он и вправду так думает. Ну, что ж, он еще не наигрался, я не буду ему мешать.

— Ма-а-ам?

— Марусенция, урок начнется через три минуты, — поторапливаю я, уходя от прямого ответа. Расстраивать дочь своим категоричным «ничего хорошего» я точно не хочу, а так, можно прикинуться, что не расслышала вопроса и вообще — очень беспокоюсь о школе.

Еще бы не чувствовать этого прожигающего, пристального взгляда Ветрова на своей щеке.

— Хочешь что-то сказать — говори, — проговариваю вполголоса, когда Маруська, весело подпрыгивая, уже несется к школе через аллею. Да, пожалуй, её настроение все-таки этого стоило. Но нужно дать Ветрову понять, что еще один раз в обозримом будущем состояться не должен.

— Марусенция? — Яр проговаривает это слово осторожно, будто только-только выцепил крупинку золота из кучки золы и сейчас отчаянно боится уронить её обратно. — Ты зовешь Машу Марусей?

— Имею право, — холодно отрезаю я, — Марией Андреевной я её зову, только когда она не хочет делать уроки.

— Почему все-таки Андреевной? — хрипло интересуется Яр, тоже глядя на подскакивающий Маруськин ранец. Надо же. А я думала, ему и не интересно.

— Семейная традиция, еще от мамы пошла, — моя улыбка выходит ядовитой, — я Андреевна, моя дочь — Андреевна. Оба отчества в равной степени липовые. Но хоть дед у меня был не мудак, вот его можно и в свидетельство о рождении вписать.

Яр дышит не то чтобы недовольно, но напряженно. Ну и черт с ним. Я ведь знаю, что через суд отчество Маруськи придется уступать. Это я переживу.

— Ты ведь не рада, что я приехал, — тихо замечает Яр, открывая передо мной дверь машины. В гробу бы я видела такой сервис, да только ругаться с ним перед школой мне не хочется.

— Надо же, ты и вправду меня понимаешь, — я строю удивленную гримаску, — а я-то думала.

— Я не хотел портить тебе утро, — то ли Ветров сегодня тестирует новую линию поведения, то ли где-то сдох какой-то краснокнижный зверь, потому что он звучит так убедительно подавленно, что мне аж приходится встряхнуть головой, чтобы передумать начать расспрашивать, что там у него случилось.