— Но? — Здесь определенно есть «но». Я слышу это в его голосе.

Каллан берет свою кружку и выпивает остатки кофе. И судя по его кислому лицу, догадываюсь, что напиток уже давно остыл.

— Но потом, — говорит он, — я сидел здесь и смотрел, как ты ворочаешься во сне, и кое-что понял. Я понял, что тоже имею полное право злиться на тебя. Ты солгала мне, Корали.

Жар заливает мое лицо. Я чувствую себя дерьмово из-за выпитого накануне. Но не похмелье является причиной спазмов в желудке и головной боли. Это паника, страх и стыд.

— Что ты имеешь в виду?

Каллан наклоняется вперед, подперев рукой подбородок.

— Ты солгала мне. В течение двух лет ты лгала и говорила, что получала травмы случайно, занимаясь чертовым спортом. Я был твоим парнем, Корали. Ты сказала, что любишь меня. Поклялась, что ничто и никогда не встанет между нами. Сказала, что ты моя. Ты ведь понимаешь, что это значит?

Я, бл*дь, не могу с этим смириться. Когда он здесь, смотрит на меня так пристально, разговаривает со мной таким образом, говорит такие слова, это возвращает слишком много воспоминаний. Это причиняет мне такую боль, какой я уже давно не испытывала.

— Понимаю, — говорю я ему. — Это значит, что мы были глупыми детьми. У нас никогда бы ничего не получилось, Каллан. В какой-то момент мы бы все равно расстались.

— Чушь собачья, — говорит он так спокойно, небрежно, как будто просит передать соль или что-то в этом роде. — У нас бы все получилось. Мы никогда не были просто глупыми детьми, Корали. Когда Шекспир писал «Ромео и Джульетту», он даже близко не описал то, что было между нами. Ты же знаешь, что я прав, — он тяжело вздыхает. — Нет, это значит, что ты была моей ответственностью. Я был твоим парнем. Парнем, который должен был присматривать за тобой и заботиться о тебе, а ты не дала мне ни единого гребаного шанса. Ты лгала, говорила, что все в порядке. Говорила, что твой отец хорошо обращался с тобой, чрезмерно опекая, конечно, но не делая ничего плохого. Когда все это время он манипулировал тобой и причинял боль в тех местах, где никто... — Он давится словами. — Никто никогда не увидит. Я должен был убить его за то, что он сделал с тобой. Должен был, бл*дь, разорвать его на куски и защитить тебя, но ты отняла у меня эту возможность.

Огонь пронзает меня, дикий и неудержимый. Мне хочется вскочить с кровати и влепить ему пощечину. Как он посмел наседать на меня за то, что случилось со мной? Это я пострадала. Я та, кто страдал в тишине. Единственная, кто жил со страхом, паникой и кошмарами.

— Я спасла тебя от этого, — шиплю в ответ. — Не сказала тебе, чтобы ты не волновался. Не хотела...

Резко останавливаюсь, когда вижу, что по лицу Каллана катится слеза. Я совершенно ошеломлена. Каллан сердито вытирает слезу со щеки тыльной стороной ладони и хмурится.

— Ты не имела права. Ты заставила меня почувствовать себя никчемным. Меня не нужно было спасать от правды, Корали. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке, а это было не так. В сущности, это моя вина. — Он встает, потирая лицо руками. — Как бы то ни было, мне очень жаль. Прости, что продал твою фотографию. Прости, что не видел правды, когда она была прямо перед моим носом. Я был так поглощен заботой о маме, что, возможно, не видел все так ясно тогда. Но никогда не притворяйся, что то, что было между нами было не по-настоящему, Корали. Никогда не притворяйся, что то, что мы чувствовали, не было долголетнем, всепоглощающем, мощным чувством, потому что знаю, что ты все еще чувствуешь это, черт возьми.

— Каким образом? Как, черт возьми, ты можешь знать это обо мне, Каллан? — Я едва могу говорить.

Мне хочется кричать на него, колотить кулаками по его груди, но у меня нет сил. Меня охватывает боль, и на глаза наворачиваются слезы. Я ругаю их, не хочу казаться слабой, но этот момент уже давно наступил. С таким же успехом могла бы попытаться повернуть вспять пески времени.

— Потому что! — Каллан хватает коробку со стола и бросает ее на кровать. Крышка соскальзывает, и внутри стопки фотографии, где мы вместе, держимся за руки, целуемся, где я сплю, смеюсь, высовываю язык... так много фотографий. — Иногда я просыпаюсь и не могу дышать, Корали. Так же, как и ты. Иду по улице и вижу тебя повсюду. Так же, как ты видишь меня. Занимаюсь сексом с какой-то женщиной, с которой только что познакомился, и это твой рот чувствую на своем, твои руки чувствую на своем теле, твой голос слышу, выкрикивающий мое гребаное имя. Ты не можешь сказать мне, что не представляешь меня внутри себя каждый раз, когда занимаешься сексом с кем-то другим, Корали. Ты просто не можешь, потому что я знаю, что это неправда. — Он расхаживает взад и вперед, приглаживая руками волосы, не моргая, уставившись в пол перед собой.

Если я скажу, что он прав, это будет все равно что признаться самой себе в чем-то окончательном и ужасном. Признаться, что никогда не забуду его, где бы ни была и с кем бы ни была. Он всегда будет мне нужен. Я не готова к этому.

— Это не... неправда, Каллан. Мне жаль.

Каллан перестает расхаживать по комнате и поворачивается ко мне. Похоже он расстроен.

— Опять же, — говорит он. — Это чушь собачья.

— Мы уже не в старшей школе, Кэл.

— Я полностью отдаю себе в этом отчет.

— Тогда ты не можешь просто назвать это чушью.

— Могу. Если ты не любишь меня, Корали, какого хрена ты здесь делаешь? Зачем ты пришла в мой дом и забралась в мою гребаную постель, зная, что я найду тебя здесь?

Откидываю одеяло и вскакиваю, чтобы встать с ним лицом к лицу.

— Я пришла сюда, чтобы попросить тебя уехать, ясно? Не хочу, чтобы ты был здесь. Ты мне здесь не нужен. Ты…

Он подходит ближе, так что его грудь прижимается вплотную к моей.

— Я что? — рычит он.