Я сглотнула от этих слов. Она была видящей, мать моя женщина, настоящая видящая, умеющая не только чувствовать силу и потоки энергии, но и заглядывать в них, распутывать узоры аур каждого человека. А пророчащие слова про разбитое корыто, да это же самое страшное что может случиться с ведьмой, остаться без возможности прикасаться к силе, остаться без энергии, словно решето, сила проходит, но тут же уходит как в чёрную дыру, это вечная жажда, вечный голод. За этим лишь смерть как акт милосердия.

— Присядете и мы поговорим? — предложил Никита, указывая на стул.

— Присяду, куда ж денусь, в ногах правды нет и никогда не будет, правда, она в сердцах людей, не в ногах. И поговорим, обязательно поговорим, я слишком долго вас ждала, но вы задержались, ой как задержались. Но ничего, ещё время есть, мало, очень мало, но есть.

Мы с Никитой переглянулись, ведьма Марфа говорила с виду бессвязные слова, если конечно она не знала, о чём именно мы хотим поговорить и не знала об убийствах, но, если знала… и снова по позвоночнику пробежали толпы мурашек, сигнализируя об опасности.

Она прошла к деревянному резному серванту, вытащила медный черпак и подойдя к ведру у печи, открыла крышку и набрала воды.

— Но в начале чаю, что уж я гостей чаем и пирожками не угощу. Вчера весь день пекла, вас ждала. Митька, хороший мой, вон там на печи блюдо полотенчиком накрыто, принеси, да гостей угощу, и ты тоже угощайся.

Черпак воды был влит в цветной самовар на столе, туда же отправились листья, несколько корешков и травок. Под самоваром была зажжена горелка, а Митька принёс большое блюдо, заваленное пирожками разной формы. Она снова вернулась к серванту, положила черпак на место и принесла серебряный поднос с белыми в красный цветочек чашками и блюдцами, аккуратно разложив их на столе.

— Вот чай заварится, и поговорим. А вы угощайтесь пирожками, с земляникой, черникой и капустой, сама вчера пекла, да на здоровье тесто заговорила. — закончив со всеми приготовлениями, она наконец села, тяжело опустившись на скамью.

Я лишь сейчас заметила мимолётную слабость, которая так сильно диссонировала с её могуществом и образом, что в начале даже не поверила, но присмотревшись к ведьме поближе, наконец увидела. На её груди зияла огромная чёрная дыра, словно масляное пятно, оно бурлило и клокотало гнойными нарывами. Марфа заметила мой взгляд и выражение абсолютного ужаса от осознания. Ведьмы была тяжело проклята, настолько тяжело, что это съедало её изнутри, словно какой-то паразит поедает плоть. Именно это проклятие поедало её плоть. И оно… о боже, оно было наложено с применением некромантической силы. Нити некромантии вплетены в ведьмовское проклятие, если бы я не видела обе силы, то никогда бы не поверила в такое.

— Не печалься, дорогая, этому уже не поможешь — мягко проговорила она, касаясь моей руки и от этого прикосновения я ощутила такой поток спокойствия и принятия, исходящий от неё, что шок тут же схлынул, оставив после себя лишь лёгкое недоумение.

Я отдёрнула руку, мне не понравилось её воздействие, оно было каким-то колючим, хотя и действенным.

— Марфа Васильевна, всё же мы бы хотели… — начал было Никита, изменений моего настроения он не заметил, но старуха снова его перебила резко, подняв руку.

— Ты — она указала пальцем на Емельянова, который остался стоять, прислонившись к печке — подойди, присядь-ка. — она похлопала по дивану рядом со своим стулом

— Не стоит — он не шелохнулся с места — тебе мне не помочь.

— А если помогу? — она лукаво прищурила один глаз.

— Поможешь, если ответишь на их вопросы — резко ответил он.

— Сядь! — утробный полный силы голос прозвучал приказом, которому нельзя было не подчиниться. От такого у меня волоски на теле зашевелились.

На негнущихся ногах Емельянов подошёл к столу, обогнул его и сел на диван перед старухой, она тут же положила руку ему на голову.

— Все наши беды от головы, отучились мы быть в гармонии с природой и самим собой — заговорила она бесцветным голосом.

В доме резко запахло мятой и полынью. А губы старухи начали двигаться, нашёптывая. Я чувствовала и видела, как нити силы исходят из рук ведьмы и коконом оплетают застывшего с распахнутыми от удивления глазами Емельянова.

— Тихая заря и степной ветер, на горе и беду, на счастье и радость, в покое и жизни, где смерть удушливая, да жизнь открытая, прими слова и огради силою, матушка любовью оплети, да веру сохрани, в теле сломанном, в душе изгубленной, в сознании тёмном, свет ясный принеси, очищение в водах Самаина и пробуждение на заре Радоницы прими, тело силой напитай. Запрети криком кричать, смерти нарастать, ибо слово моё крепче, земля моя сильнее…

Ведьма шептала и шептала, а я воочию видела, как янтарные нити света поднимаются вокруг неё, как земля питает и наполняет её силой, как сила опутывает Емельянова, как проникает в него, очищает ауру и тело.

Существуют заклятия и заклинания, существует магия и направленная сила, существуют ритуалы, обряды и схемы, а есть ведьмин шёпот. Слова произнесены тихо, тихо, на грани слышимости, на уровне совсем других вибраций, слова, обращённые не к человеку, а к самой силе, к природе, к мирозданию, к вселенной, прямо в уши самому богу. Не было заклятий, не было правильных слов, не было корректных и математически отточенных действий, было лишь намерение души шептавшего и его сила, сила его внутреннего света. Во вселенной очень и очень мало вещей сильнее шёпота ведьмы, обретшей дом, истинного шёпота, обращённого от истинной силы к истинной силе, так было и так будет всегда.