Дед снова разрыдался.

Мы поехали в столовую, что находилась в то время через дорогу от остановки “Гастелло”.

Там же до сих пор стоит Дом творчества. И музыкальная школа.

Столы уже успели накрыть перед нашим приходом.

Шустрая женщина с коротким пучком на голове и ее молоденькая помощница встречали нас на входе.

— Руки помойте. И садитесь за стол.

Мы послушно выполнили ее просьбу и дружно сели за стол.

Мама с Аней отдельно, Никита с остальными взрослыми, а я наедине с Сергеем, на другом конце длинного стола.

— Мы с тобой сегодня сможем уехать обратно или тебе нужно отойти? — заявил Сергей, помешивая борщ в фарфоровой тарелке с голубыми цветками.

— Я останусь. Завтра вечером можешь меня забрать. Хочу отдохнуть от этого кошмара. Да и завтра должны очередную пенсию принести. Без меня моей матери ее никто не отдаст.

Да, я была в легком шоковом состоянии и не до конца понимала, что происходит.

Хотя очень хотелось кушать.

Я голодала несколько дней.

Пшенка не считается.

Он довольно улыбнулся.

— Отлично. Я тогда вечером подъеду, и мы сразу же уедем в Кемерово.

Я ничего не ответила. Мне было уже все равно.

После поминального обеда люди начали расходиться.

— Спасибо, что позвали. Очень сочувствуем вашему горю. Держись, Миша, — кое — кто даже пожал руку моему деду на прощание, и он лишь кивнул, получив необходимую долю поддержки.

— Вам нужно доплатить четыре тысячи, — когда все разошлись, хозяйка столовой — а та женщина с пучком ею и была — подошла к моей матери.

Как назло, дед успел уйти домой, оставив нас вместе с дядей Мишей в столовой.

Да и Сергей тоже уехал.

— А что, дедушка деньги не отдал? — удивленно поинтересовалась мама.

— Нет.

— Вот пень глухой! Говорила же ему: заплати в столовой за поминки! И как теперь быть?

— Сейчас у себя посмотрю, — отозвался дядя Миша, рыская у себя по карманам.

Он достал бумажник.

— Четыре. Последние. Нате, держите, — и протянул деньги женщине.

— А домой как поедешь? Пешком?

— У отца попрошу.

— Ага, даст он, конечно!

— Ничего. Как — нибудь выклянчу.

Мы собрали остатки еды и пошли обратно к деду.

Нужно же прибраться после похорон.

— Смотри. Кто — то еще жрать хочет, — засмеялась мама.

За дядей Мишей увязалась огромная дворовая собака. Унюхав в его сумках мясное, она буквально преследовала его по пятам.

— Уйти! Отвяжись!

Но собака была чрезвычайно упрямой. И голодной.

— Да отвяжись, говорю!

— Да дай ты ей кусочек, че жадный — то такой…

Дядя Миша бросил ей кусок жареной курицы, но собаке этого показалось мало.

Она снова увязалась за ним.

Уже возле дома он бросил ей последнее жареное куриное бедрышко, и уже со спокойной душой зашел в подъезд.

Дед был настолько глухим, что не слышал стука в дверь.

Он открыл уже тогда, когда дядя Миша был уже готов вынести двери.

— Ты че, совсем оглох?!

— Да я на кухне посуду мыл…

Аня уже была там. Да и Никита тоже.

Он снова стоял на ушах, пока Аня с мамой протирали пол по всей квартире.

Никита мнил себя великим борцом с бабайкой, и этим очень сильно меня злил.

Конечно, он еще ребенок, скажете вы, и ничего не понимает. Я с вами поспорю: дети понимают все. И отлично знают куда бить.

Он же не слепой и наверняка уже замечал не раз, с каким отвращением я к нему отношусь.

Потому что никакой любви этот гиперактивный гаденыш не заслуживал.

— А я могу стоять на голове целый час! — похвастался Никита перед дядей Мишей.

— Да ты что?! А ну — ка продемонстрируй! — он как раз стоял на балконе и курил очередную сигарету.

Никита это и сделал. Только хватило его на пару минут.

— О — ой, да ты хвастунишка… — наиграно произнес дядя Миша.

— Ничего! Я буду тренироваться, и у меня обязательно получится!

— Насть, пойдем домой. Я чудовищно устала и хочу отдохнуть, — сказала мне мама.

Я возражать не стала.

Все равно больше не могу находиться в этой квартире.

6

Утром следующего дня нам принесли пенсию.

— Подъезжай, — я тут же позвонила Сергею.