Тимофей и Гриша Сухов принялись придирчиво выбирать из разбросанных вблизи судна обломков подходящий фрагмент дерева.

Аня смотрела вглубь корабля, в темноту, под палубу, истерзанную крушением. Синий луч прожектора пробивал чёрную, плотную пелену от борта до борта и упирался в пустоту. На белом мелком песке, смятые и разорванные, лежали круглые вязанки чего-то плотного, слоистого – под тонким саваном ила не разглядеть. Рядом – какое-то непонятное тряпье неопрятной кучей, железные прутья, раздавленные бочонки, перевёрнутые амфоры. Анна смотрела в дальний закуток, куда луч прожектора едва проникал. В нос ударил горьковато-приторный запах застарелого масла, дёгтя. Девушка поморщилась, принюхиваясь. Но, кажется, никто кроме неё, этого не чувствовал: ребята продолжали обсуждать поднимаемые фрагменты.

Тим подплыл к уцелевшей палубе, завис над ней:

– А тут что-то вроде рубки, прикиньте, – сообщил наверх и посветил на накренившуюся дощатую крышу, покосившиеся конструкции. – Это значит какого века судно-то?

– Гадать не будем, радиоуглеродный анализ точнее скажет, – отрезал Али, – но по виду похоже на византийское торговое, начала одиннадцатого века где-то.

– О-бал-деть… тысячу лет пролежало. Даже не верится.

Он продвинулся над выступающим куполом рубки; Аня видела попадающие в объектив руки и фрагмент троса. Он посветил через проем внутрь короба – разбросанные вещи, перевёрнутый стол съехал к дальней стене. За оборванным тканым пологом виднелось ложе. Аня почувствовала, как её сердце пропустило удар. Тимофей продолжал обследовать судно.

Посветил в проём выломанной стены, осторожно заглянул внутрь:

– Мне кажется, это что-то вроде капитанского кубрика. Ну, так прилично все, с комфортом.

– Только не туда, – прошептала Аня и закрыла рот ладонями. Али и Борис на нее оглянулись, не расслышав.

Голос Торопова доносился как с другой планеты, слоги и целые слова пропадали:

– Я… фи…ю… мо…у…ять…

Али забеспокоился:

– Тимофей, плохо слышу тебя. Возвращайся. Если слышишь меня, подними вверх один палец. Приём!

Голос дайвера совсем пропал, превратившись в белый шум, а на экране мелькнул в выбеленном светом кружке большой палец. Аня закусила губу, смотря безотрывно на монитор, в котором сменялись мутные картинки, выхватывая из преисподней фрагменты древнего кораблекрушения: некогда богатое убранство, золото парчи, рассыпанные по полу женские металлические браслеты. Откуда она знает, что они женские? Откуда ей знаком, к примеру, вот этот, жёсткий кованый с мультяшным солнцем в центре и сценами охоты? Перед глазами вспыхнуло и погасло солнечное утро, женская рука, сжимающая поводья, и вот этот самый браслет на запястье. И смех. Звонкий. Но от него похолодело всё внутри.

Фадеев обратился ко второму водолазу:

– Гриш, чего там с Тороповым, связь барахлит.

– Да нормально все, помехи какие-то, – отозвался Сухов. – Вижу его. Готовимся к началу всплытия.

Тимофей оглянулся на коллегу, поманил рукой. На короткое мгновение экраны отразили обоих водолазов – их взаимные отражения в иллюминаторах шлемов.

Аня подскочила, взвизгнула: на гладкой поверхности отчётливо отразилось узкое женское лицо. Синие глаза смотрели напряжённо, будто выбирая места человеческой плоти, в которые удобнее вцепиться. Тонкие губы изогнулись в зловещей ухмылке. Светлая кожа, сияющая в темноте словно январский снег, мелькнула в отражении. В ту же секунду лицо замерло маской и растаяло в темноте.

Словно укол ледяной шпагой, Аня почувствовала холод в сердце, и тут же выскочила из рубки.

Равнодушные волны лениво поворачивались под солнцем, грелись, вздыхали, ожидая окончания штиля.

Испуганная девушка на корме крохотного дайверского катера с тентованной крышей. Ее рвало. Судороги скручивали живот, вспотевшие ладони скользили по горячему пластику.

Боря деликатно подождал, подошел ближе.

– Ты как? Помощь нужна? – протянул запотевшую минералку. Девушка приняла, но открывать не стала. Приложила влажный бок бутылки ко лбу.

– Все нормально: жара, – вдохнула терпкий солёный воздух.

Парень сочувственно посмотрел сверху вниз, шмыгнул носом.

– Это, наверно, из-за вот твоего войлока на голове, – предположил он, косясь на серебристые змеи дредов.

– Это не войлок, это канекалон, искусственное волокно, – пробормотала девушка, усаживаясь на мокрую палубу.

– А зачем? – Боре, кажется, было интересно.

Девушка прикрыла глаза, пожала плечами.

– Сценический образ.

Парень, кажется, был удивлён:

– Погоди, так ты что, не историк, не археолог? Не продолжатель династии? – девушка покачала головой. – Ни фига себе… А мы были уверены, что дети Великого и Ужасного могут пойти только по его стопам. – Он присел рядом. – «Сценический образ» – это как? Ты актриса, что ли?

Анна переложила запотевшую бутылку, прижала к виску.

– Певица, – на восхищенно-удивлённый вздох археолога Аня лишь отмахнулась: – Не парься. Я начинающая. Пока только подаю надежды…

– Но это все равно очень круто.