Так, в книге «Нации и национализм после 1780 года» Хобсбаум стремится показать, что нации не возникают естественным образом, как полагали прежде. Это человеческое изобретение, придуманное, чтобы фабриковать показную лояльность той или иной господствующей политической системе. В сборнике «Изобретение традиции» под редакцией Хобсбаума и Теренса Рейнджера [Hobsbawm et al., 1992] целый ряд авторов доказывают, что многие социальные традиции, обряды и знаки этнической принадлежности представляют собой недавние изобретения, побуждающие людей воображать незапамятное прошлое, куда восходят их корни, и придающие нашей включенности в сообщество обманчивую форму постоянства. Две эти книги входят во все разрастающуюся библиотеку исследований, посвященных «изобретению прошлого», включающую такие классические работы, как «Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма» Бенедикта Андерсона и «Нации и национализм» Эрнеста Геллнера.

В этой литературе полагается за непреложный факт, что, когда люди осознают свое прошлое и претендуют на него как на коллективное достояние, они думают не так, как историки, опирающиеся на факты, и специалисты по социальной статистике. Они мыслят, как пророки, поэты и мифотворцы, перенося на своих предков переживаемое ими сейчас чувство идентичности, чтобы претендовать на прошлое как на свое. И что с того? Точно такой же процесс можно наблюдать в историографических трудах Хобсбаума, Томпсона и Самуэля, в которых на прошлое проецируется не осознание национальной идентичности, а опыт классовой принадлежности, переживаемый в настоящем. В нападках новых левых на нацию и национальную идентичность проявляется их неспособность всерьез относиться к собственному интеллектуальному наследию. Маркс проводил различие между классом «в себе» и классом «для себя» именно потому, что верил, будто классовая структура современных обществ существовала задолго до того, как люди осознали это. Хобсбаум в своем описании промышленной революции демонстрирует способ, с помощью которого современное «классовое сознание» прочитывается в предшествующих ему условиях, чтобы создать таким образом чувство принадлежности к давней традиции «борьбы», связывающей современного профессора с поколениями рабочих, уже умерших и чтимых их нынешними соратниками, и возвеличить свои собственные труды.

Точно так же мы должны отличать нацию «в себе» от нации «для себя». Конечно же, последняя – недавнее изобретение. Она выражает форму сознания, которая вырабатывается в течение долгого времени в ответ на чрезвычайные обстоятельства. Впрочем, это ни в коей мере не делает преданность нации больше похожей на вымысел, нежели классовую солидарность, импонирующую авторам вроде Хобсбаума. В пьесах Шекспира мы наблюдаем раннюю форму национального самосознания. Его расцвет пришелся на время войн с Наполеоном, а затем оно сплотило британцев в борьбе с нацистской Германией [17] . Перед лицом набиравшего силу Третьего рейха эта нация «для себя» оказалась гораздо более эффективной, чем международная солидарность пролетариата, обернувшаяся просто мечтой интеллектуалов.

Легко отметать традиции как выдумку, когда это делается на таких примерах, которые обсуждают авторы сборника под редакцией Хобсбаума и Рейнджера. Шотландские танцы и килты, процессия в честь лорда-мэра и Фестиваль девяти уроков и рождественских гимнов, униформа и обычаи полков графств – все это, конечно, продукты воображения. Но воображение дает нам и символы глубокой и долговечной реальности. К тому же эти конкретные примеры традиции «для себя» малозначимы, если сопоставить их с традицией «в себе», которую консерваторы хотят усилить и сохранить.

Рассмотрим пример, который, если понять его правильно, оставляет марксистскую теорию истории в руинах: общее право англоязычных народов. Оно не только существует уже в течение тысячи лет и содержит прецеденты из XII в., которые имеют силу в судах XXI в. Общее право развивается в соответствии с собственной внутренней логикой, сохраняя преемственность в разгар перемен и сплачивая английское общество во всех национальных и международных чрезвычайных ситуациях. Оно показало себя двигателем истории и первопричиной экономических изменений и ни в коей мере не может быть отнесено к эпифеноменальной «надстройке», которая, по мнению марксистов, не обладает самостоятельной причинной силой. Выдающиеся работы Кока, Дайси и Мейтленда не оставляют в этом сомнений. Конечно, вы не найдете упоминаний о них в левой литературе, ведь они не оставляют камня на камне от здания, построенного Марксом [Coke, 1628–1644; Dicey, 1889; Maitland, 1919].

Общее право – это только один пример прочной традиции, которая живет в себе независимо от того, существует ли она для себя. Среди других примеров: католическая месса; диатоническая тональность в музыке; симфонический и духовой оркестры; движение Па-де-Баск в бальных танцах; костюм двойка и галстук [18] ; парламентские должности; корона; нож и вилка; беарнский соус; приветствия, такие как «Грюс гот!» и «Сабах ан-нур!»; молитва перед едой, манеры; кодекс чести в мирное и военное время. Какие-то из этих традиций тривиальны. Другие имеют фундаментальное значение для сообщества, в котором возникли. И все традиции динамичны, трансформируются со временем под влиянием изменяющихся обстоятельств жизни людей, которые их придерживаются. Таким образом, традиции объединяют членов сообщества перед лицом внутренней и внешней угрозы. Изучите эти явления. Обратите внимание на то, сколь многие из них отсутствуют или принижаются в работах левых историков. И вы начнете задаваться вопросом: действительно ли марксизм внес существенный вклад в наше понимание исторического развития?

Конец ознакомительного фрагмента.