Тот вечер начался как обычно. Эхрес зажег во всех восьми чашах специально привезенные для этого кедровые дрова, которые использовали только для ритуальных костров и в кораблестроении из-за твердости древесины. Затем старик распахнул двери и вышел на крыльцо посмотреть, нет ли рядом желающих почтить бога. Несколько горожанок сразу же вошли внутрь, поприветствовав служителя. Люди, хотя и не так много, как бывало, постепенно подтягивались. Эхрес решил, что пора начинать: занял свое привычное место перед алтарем, воздал хвалу Ясногорящему и уже было открыл рот, чтобы произнести несколько слов для собравшихся, когда увидел входящую в столь святое место Мирам, под руку с которой шла ее юная внучка. Они остановились в проходе и взглядами искали, где присесть. Жрец подавился на полуслове. Раньше он никогда не сталкивался ведьмами, а потому даже подумать не мог, что та захочет посетить дом божий. Видя заминку, люди стали оборачиваться, чтобы узнать, в чем причина. Еще через мгновение по помещению пополз шепот. Женщина и девочка замерли, похоже, они не ожидали такого приема. Тем временем, Эхрес как мог взял себя в руки, набрал побольше воздуха в грудь и сорвавшимся голосом воскликнул:

— Да не войдет в дом сей ни один нечестивый! — сказано это было так однозначно, что никто не усомнился в том, кому адресованы слова.

Мирам стояла спокойно, только ее губы превратились в одну тонкую ниточку, а девчушка, казалось, вся сжалась и приготовилась в любой момент сбежать. Начавшийся снова шепот резко оборвался, когда ведьма тихо ответила:

— «И пусть не поднимает никто головы выше ближнего своего, ибо Он равно смотрит на всех, возжигающих Огонь в Его имя», — Мирам дословно процитировала святое писание.

— Вон отсюда! — задохнулся от гнева Эхрес.

Мирам высоко вздернула подбородок и, сощурившись, развернулась к выходу, потащив за собой внучку. В этот момент все восемь священных костров и главный — на алтаре — взмыли к потолку и резко потухли. Жрец схватился за сердце.

— Ведьма, — с ненавистью прохрипел он, сползая на руки подскочивших к нему горожан.

В храме поднялся сильный переполох, кто-то из парнишек побежал за врачом, благо, тот жил на соседней улице. Хвала Ясногорящему, со стариком все обошлось. Видимо, тот сильно переволновался, все-таки возраст уже давал о себе знать. Но сам жрец был убежден, что во всем виновата чужачка. Больше возле храма ни Мирам, ни ее внучку не видели.

— Слыхала, Полонья? Ведьма-то померла! — огласил окрестности однажды утром раскатистый голос высокой и крепкой бабы средних лет с малиновым румянцем на пухлых щеках. В руках у нее была корзина, из которой кокетливо выглядывали два свиных копытца. Завидев соседку, идущую навстречу с двумя полными ведрами воды, она воспользовалась случаем и поскорее поделилась последней новостью с рынка.

Тихий Лог не зря носил свое название. Мало-мальски значимые события редко колыхали местное население. Время шло. А, как известно, оно не щадит никого. Даже людей, наделенных даром. И пускай они проживали на несколько десятков зим дольше остальных, конец всегда был один.

— Да наслышана уж! — окликнутая поставила ведра на землю и всплеснула руками. — Жаль девчушку, одна осталась, сиротинка. Ни отца, ни матери, ни мужа… А, поди, семнадцать скоро, ей бы детишек вовсю рожать. Так кто ж ее такую-то замуж возьмет? — женщина потерла натруженную поясницу и, подняв ношу, собралась продолжить свой путь.

— А вот мне не жаль, — скривилась румяная. — Ведьмино отродье, тьфу! — она плюнула себе под ноги и, дернув плечом, отправилась домой.

***

Исха стояла перед телом единственного родного человека. Лицо ее не выражало ровным счетом никаких эмоций. Оно было абсолютно пустым. Только по щекам двумя непрерывными струйками стекали слезы, ползли по шее и пропитывали светлую льняную рубаху.

Мирам не стало ранней весной, когда на полях еще лежал снег. Женщина уснула в своей постели и больше уже не открыла тонкие, почти бумажные веки. Эта весть разлетелась по Логу быстрее молнии. Конечно, ведьма заранее готовила Исху к самостоятельной жизни, потому что была уже очень стара. Почти все знания, которыми обладала сама Мирам, так или иначе уже были доступны преемнице. Что-то было показано или рассказано, что-то записано. Женщина знала: лета ей уже не видать. Но как ни готовься, а смерть всегда приходит неожиданно, даже когда уже ждешь ее на пороге.

— Он отказался, — донесся до нее голос ближайшего ее соседа Клума, который сам вызвался сходить к жрецу, чтобы узнать, совершит ли тот поминальную молитву над Мирам. Теперь вестник переминался с ноги на ногу за ее спиной и неловко мял шапку в больших черных от въевшейся грязи ладонях. Девушка не поворачивалась и хранила молчание.

Клум потоптался еще немного, а потом решил добавить:

— Ну, мы это… Позже зайдем, поможем, чем можем, — здоровяк каких мало, съежившись, постарался поскорее оставить эту маленькую хрупкую девчушку наедине со своим горем и выскочил наружу. Он уже не услышал, как звенящую тишину избы нарушил прерывистый вздох, а сразу за ним — сдавленные рыдания.

Немного успокоившись, Исха заметила непонятную вещь: амулет, с которым Мирам не расставалась ни на минуту, пропал. Его не было ни на шее покойной, ни в ее вещах.

— Когда-нибудь, — не раз говорила ведьма, сжимая в ладони камень, — Он достанется тебе. — В такие моменты взгляд старухи становился задумчивым и даже немного мечтательным, устремляясь куда-то в далекое прошлое. — За него ты не выручишь и нескольких сребреников, но для нас он дороже золота. В нем — часть силы всех наших предков.