Шрифт:
– Я понимаю вас, мои дорогие. А там, на Востоке, и в радости, и в горе – с чаем.
Бровикова протянула конверт:
– Вот, получили. Это мне, такое же письмо получила Танечка.
Вера Федоровна достала из конверта сложенный вчетверо обычного размера лист и начала читать напечатанный на пишущей машинке текст:
«Уважаемая Анна Степановна! Ваш сын, Бровиков Андрей Михайлович, с честью выполняя свой священный воинский долг, показывал образцы храбрости и умения в деле воспитания подчиненных и ведения боя. 16 июля 1985 года он, командуя вверенной ему ротой, перехватил в горах три больших каравана противника и одержал победу. Рота взяла в плен много душманов и захватила огромное количество оружия и боеприпасов. Среди захваченного вооружения – ракетные установки, предназначенные для обстрела столицы Демократической Республики Афганистан города Кабула, минометы, тяжелые пулеметы, базуки и переносные зенитно-ракетные установки американского комплекса, предназначенные для стрельбы по самолетам и вертолетам.
Героические действия Андрея Михайловича и его подчиненных предотвратили гибель сотен людей, в том числе женщин, стариков и детей.
К большому сожалению, после боя на месте, где находился Андрей Михайлович в ходе боевых действий, было обнаружено пятно крови, а сам он исчез. Одна из версий – он мог в результате взрыва минометной мины быть отброшенным в глубокое ущелье с многочисленными расщелинами и провалами. Нами предприняты все возможные меры по розыску Андрея Михайловича, в том числе на близлежащей территории. Проводится опрос местного населения расположенных рядом населенных пунктов, а также другие розыскные мероприятия.
Дорогая Анна Степановна, давайте будем надеяться на лучшее. Я как командир полка посчитал своим долгом проинформировать вас и супругу Андрея Михайловича. При получении новой информации немедленно сообщу вам. Держитесь, давайте будем вместе надеяться. Командир 357-го парашютно-десантного полка 103-й воздушно-десантной дивизии полковник В. Марьев»
Вера Федоровна молча сложила письмо, положила его в конверт:
– Дай бог, чтобы он нашелся, чтобы он был жив! – и вдруг предложила: – Анна Степановна, Танечка, а давайте сходим в церковь! Это недалеко от гостиницы «Беларусь». Я вроде бы и не верила в Бога, но сейчас мы должны и его просить о милости.
Так и не притронувшись к чаю, они направились в церковь.
С тех пор как Вера Федоровна получила страшное известие о гибели Николая, она, посчитав, что ее жизнь закончилась, долгое время днями пропадала на кладбище у могилы сына и, придя домой, не отвечала на телефонные звонки, бросалась в подушки, закрывала уши и рыдала. Боль не отпускала ее, она отказывалась понимать, что случилось. Старший сын тоже очень переживал. После работы он частенько ехал на кладбище, как он пояснял, «поговорить с братом». Надо отдать должное многим другим матерям погибших ребят в Афганистане. Они первые дни буквально дежурили у подъезда, где жила Вера Федоровна, а когда наконец она стала выходить из квартиры, окружили ее заботой. Все, конечно, были потрясены, когда ей неожиданно, без предупреждения принесли домой гроб с телом сына.
И вот Вера Федоровна после долгих переживаний и раздумий вдруг поняла, что ее дальнейшая жизнь должна быть связана с такими же мамами, как и она. Коблик решила посвятить себя заботе о всех ребятах, которые были на той войне.
Глава 14. В плену
Жизнь, вернее, существование, советских парней в тюрьме шло своим чередом. Парни делали все, чтобы Бровикову было легче переносить боль. От него буквально не отходил Леонов. Они подолгу беседовали, вспоминая свой батальон, Коблика, других солдат и офицеров. Как-то во время разговора о своих семьях Леонов сообщил, что его родители переехали из Брянска в Москву. Отца назначили директором какого-то завода, работающего на оборонку.
– Мать написала, – вспоминал Леонов, – что им выделили четырехкомнатную квартиру недалеко от Большого театра и Красной площади.
Бровиков вдруг перебил его:
– Я слышал, Тамарин сказал, что сегодня двадцать первое августа. Это так?
– Да, по-моему, в этот день Яблочный Спас.
– Да, девятнадцатого или двадцать первого августа Яблочный Спас, точно не помню. Но этот день для меня особенный. Сегодня исполняется пять лет моей доченьке Настеньке.
Губы у Бровикова чуть задрожали, и он, еле сдерживая слезы, тихо произнес:
– Мои, наверное, праздничный стол накрыли, купили ей новые игрушки. Наверняка сказали, что папа в отъезде, а эти подарки от него. – Он немного помолчал, а затем сказал: – Уверен, мама и жена в этот момент, сидя за праздничным столом, вспоминают меня. Им тоже тяжело. Интересно, а что сообщило обо мне командование? Не могли же написать, что дезертировал или сдался врагу…
Тамарин сидел недалеко и слышал весь разговор. Он пододвинулся ближе и сказал:
– Не думай, капитан, плохо о наших командирах. Кстати, насколько я знаю, еще ни один советский офицер не переметнулся к врагу. Невозможно представить, чтобы офицер, которого ждут мать, жена, дочь, решится изменить им. Я вот смотрю, ты, Андрей, уже немного оправился. Может, тебе как старшему по званию принять на себя командование нашим гарнизоном?
– Перестань, – взмахнул в знак протеста здоровой рукой Бровиков. – Здесь я не командир, а… обрубок тела. А вот вашу идею о восстании, о попытке найти кого-либо, кто пойдет с нами на сговор, ради донесения правды обо всех поддерживаю. Нельзя, чтобы советский солдат просто так гнил в этих застенках. Тамарин, спасибо тебе, конечно, за поддержку, но продолжай сам командовать нашим гарнизоном. Если посчитаешь нужным, считай меня своим комиссаром. Коль уж придется умереть, то я хочу сделать это с честью, как и положено офицеру.
После этого разговора Тамарин собрал вокруг себя всех пленных. Обсудили план действий, проголосовали, что согласятся уехать на Запад Леонов и Николаев, который в ходе боевых получил контузию, потерял сознание и оказался под завалом у входа в дом, расположенный в кишлаке, где шел бой. И вот так же, как и другие пленные, оказался на территории Пакистана в тюрьме.
Больше всех склоняли парней согласиться на отъезд на Запад американка Людмила Торн и английский лорд. С ними и решили вести переговоры.
Каждого советского военнослужащего, находящегося в плену, беспокоила одна и та же мысль, а смысл ее сводился к следующему: западная пропаганда сообщала всему миру, что советский военнопленный добровольно сдался душманам, а затем попросил политического убежища на Западе.
Поэтому желание сообщить на Родину правду о себе и привело к решению, что Леонов с Николаевым сделают вид, что согласны с предложением добровольно уехать на Запад. Оставшиеся парни кровью напишут свои имена на нижних майках Леонова и Николаева, чтобы те смогли донести до Родины правду о пленных, а затем поднимут восстание и, если понадобится, с честью погибнут в бою.