Толстый господин поднялся и вышел в соседнее помещение, отделенное от залы кафе стеклянной перегородкой. Там он взял с какого-то механизма массивный рычаг и приложил его к уху, пальцем же стал вращать диск, что на передней панели механизма.

– Это у них основной вид связи, – пояснил Коннор.

– И что, он сейчас свяжется со Второй Луной? – в голосе Эвви сомнение.

Коннор расплатился, официант расплылся в улыбке и согнулся в поклоне:

– Будем рады видеть вас, господин, вместе с вашей очаровательной дочерью.

Уже на улице Коннор сказал:

– Я оставил ему хорошие чаевые.

Когда вернутся на Готер, надо будет посмотреть в словаре значение этого слова, решила Эвви. Нельзя же спрашивать каждую мелочь как маленькая. Но почему, они развивают эту цивилизацию уже пятьдесят лет (все равно же развивают, несмотря на все их оговорки насчет «невмешательства»), а она все еще на такой низкой ступени?

– Послушай, Коннор, – сама не знает почему, но ей понравилось, что ее приняли за его дочь. Одернула себя: «Вот еще!» Но, значит, не надо бояться показаться наивной и маленькой. Тут же улыбнулась над собой. Но эта «улыбка» всё же была от заданности.

– Послушай, Коннор, – ты обещал показать мне, как вы, – она запнулась, – творите, да? созидаете их историю и судьбу, а здесь пока просто жизнь.

– Я не знаю, что такое история, не очень-то представляю, что такое судьба, – добавил, – теперь не очень-то. Но вот жизнь… просто жизнь, и мы пытаемся, вот так, чтобы не нарушая, не упрощая, не… – перебивая самого себя, – иногда получается.

– Упрощая? – удивилась Эвви.

– Упростить, порой, можно и самим прогрессом. Или как там: «новыми высотами», «качественным скачком»? Не заметишь, как сотрешь краски, разрушишь очарование, заглушишь ароматы. – И, чтобы не впасть в пафос, – Ну и много чего еще в этом роде.

– Но разве ты против прогресса?

– Я как раз за.

Они пошли в театр. Эвви поняла, это такой экспромт Коннора. Его портативный копикреатор тут же распечатал две контрамарки.

Лингвотрансформер добросовестно переводил ей слова актеров, чип подсказывал, где надо сопереживать, где ужасаться, но не поняла ничего, конечно же.

– А ты понял?

– Да, – кивнул Коннор. – Но грань, что отделяет Шекспира Первой Луны от их же лунного графомана мне непонятна. Поэтому, может, мы и остановились на «невмешательстве» здесь.

– На «почти невмешательстве»? – поймала его на слове, поправила Эвви.

– Проводим свой эксперимент на основе «почти невмешательства». И, если честно, устали.

– Что? Все-таки хочется немного «вмешаться»?

– Не в этом дело, Эвви. Просто у всего свой срок.

Эвви видит, это урок. Но из него вообще-то следует, что они не вправе созидать, улучшать, моделировать эту жизнь… просто жизнь. А они, тем не менее, созидают, улучшают и видят какие-то результаты. Внезапная жалость к Коннору(?) Подобие жалости. «Но с чего это вдруг?!» – одернула себя Эвви.

Уже сумерки, и в небе взошел Готер. Во всей красе.

На сцене мира, сквозь природы флёр

Идет спектакль о миге совершенства

И шепчет звезд мерцающий суфлёр

Мне монологи тайного блаженства

О том, как человеки в небеса

Растут, подобно нежному цветку;

Но опадает дивная краса

С их голубых высот по лепестку.

«Дальше не помню», – вздохнул Коннор.

У них был семинар по Шекспиру, но она решила эти часы потратить как дополнительные по кибернетике. Но когда вернется на Готер, она найдет текст. Она не знает, что такое «флёр» и почему «человеки» и не очень понимает «тайное блаженство», но направит заявление в деканат о продлении практики.

Снова было кафе. Они пробовали какие-то необыкновенно вкусные блюда, запивали легким, нежным вином. Но Эвви не могла сосредоточиться на вкусе, смаковать оттенки, запоминать нотки вкуса и аромата – она слушала Коннора. Или просто смотрела на него, когда он замолкал. А вокруг огни, огоньки вечера, нет, наверное, уже ночи. Ее мысль: и борьба за прогресс и невмешательство в ход жизни чужой цивилизации – и то и другое правильно, в своих пределах. И эта мысль сейчас примиряла. И пришла она к ней через Коннора, независимо от того, что на этот счет считает сам Коннор (здесь она его так до конца и не поняла). А наша задача, увидеть эти пределы. Так вот, что мучает ее новых друзей! Тогда они правы. Вот что открыли они. А она-то по дурости подозревала у них паранойю. И это их знание очень важно для человечества, что сейчас начинает контакт с целым рядом антропоморфных цивилизаций. А что, если сейчас взять и спросить его о смертях Картера и Обнориной, об исчезновении Агаты Кауфман? Подходящий момент, чтоб застать врасплох Коннора. Более чем подходящий. Но она чувствовала, что этого делать не надо. Почему? Сама не знала. Но не надо.

Компания на соседней открытой веранде кафе взорвалась жизнерадостным смехом.

– Коннор, скажи честно, – они снова на улице, идут держась за руки. Ее пальцы чувствуют, «сознают» деликатно скрываемую мощь Коннора, – этот мир такой уютный, потому что вы работали над ним или сам по себе такой?

– Трудно сказать, – отшутился Коннор.

– Стой-ка! А почему мы уже уходим? – она знала, что программа их «вылазки» рассчитана до утра, а Коннор вдруг заторопился к «челноку», что вернет их на Готер.