Умиротворение снизошло на всякую тварь, и дерево, и камень. Небо было синее, облака стояли высоко и рисовали стадо послушно бредущих овец.

Ангельское лицо широко раскрытыми глазами смотрело в небо. Атласная, как лепестки нежнейшего цветка кожа, соприкасаясь с мягким светом осени, на глазах розовела.

– Посмотри, посмотри, откуда явилась, – одобрила бабушка Арина и повернулась к молодой женщине.

– Надежда, дюжишь? Скоро дома будем. Отдохнёшь, травками отпою и кровушку восстановим.

Тихо звякнул колокольчик на калитке. Обе сопровождающие малютку женщины, светились любовью, и несли себя бережно, словно что-то могли расплескать. Заросли оранжевых настурций заполонили дворик. Чтобы не сломать их хрупкие граммофончики, приходилось ступать очень осторожно.

Новорождённую внесли в дом как королеву. Бабушка возвестила:

– Вот она!

В горнице, у накрытого стола, стояли нарядные родственницы: сестра бабушки Арины – баба Маша, сестра роженицы – Зоя.

– Милости просим! – сердечно пригласила бабушка Арина, глядя на крошку и укладывая её на кровать. Дитя всё так же внимательно смотрело перед собой. Женщины окружили белый свёрток и старались уловить в лице ребёнка знакомые черты.

 Малютка неожиданно широко улыбнулась. Улыбнулись и женщины, заговорили разом.

– Пригожее дитя.

– Очень осмысленный взгляд.

– Глазки красивые с обводочкой.

– Вот и я говорю, что милая девочка, – поддержала бабушка Арина.

– Надежда, тебе глянется имя Людмила?

Стали обсуждать имя, вспоминали Людмил из своего окружения. Малышка ощущала тепло, покой, как в материнской утробе. Её баюкала музыка оставленного мира.

Однако здесь долго не понежишься: всколыхнулся воздух, и рядом появился живой клубок. Вместе с ним перемещалась напряжённая энергия. Настороженное облако неслышно втягивало выдохи грудничка. Новый жилец определённо был своим. Впереди приятное знакомство. Тепло и запах обнюхивающего существа не совпадали с материнскими. Маленькое тельце ответило проснувшимся страхом. Девочка сморщила носик и заплакала.

Родственницы разом повернулись на плач. Кошка, завершив круг, и уловив внимание к себе, поняла, что ничего хорошего оно не сулит. Мягко спрыгнула с кровати, равнодушно обогнула ноги стоящих, потёрлась слегка. А потом, улыбаясь от удовольствия, устремилась на улицу.

– Ишь, лыбится Мурка, товарища по играм учуяла, – заметила баба Маша.

Зоя тихо ойкнула:

– Гляньте, цветок распустился.

Женщины потянулись к пунцовому цветку китайской розы, от которой несколько лет не было проку.

– А может это подарок дитю нашему, – истолковала бабушка Арина.

Все вместе освободили малышку от пелён, рассмотрели ручки, ножки, погладили животик. Завернув в тонкую пелёнку, искупали в цинковой ванночке с запаренными листиками череды, бережно поддерживая головку и поливая тёплой водичкой. Она блаженно щурилась и не плакала. Принимая мокренькую на белые пухлые руки, баба Маша приговаривала:

– С гуся вода, с ангелушечки худоба.

– Нынче всё больше девочки рождаются, – задумчиво поделилась баба Маша.

– Если девочек больше, война скоро закончится, – после долгого вздоха откликнулась бабушка Арина.

– А ты откуда знаешь? – просияв, с надеждой спросила молодая мать.

– Так от века ведётся, – тихо сказала бабушка.

Ребёнка передали матери на кормление и уселись за стол.

Наполнили гранёные стаканчики. Не сговариваясь и не чокаясь, первую выпили за своих погибших мужей, все были вдовы.

Похоронка на отца малютки лежала за образами. Её доставили в день рожденья девочки. Надежде решили пока не говорить, чтобы не сгорело молоко.

Шёл 1943 год.

 В этот день мама припаздывала с работы, и мне пришлось кормить ужином хнычущую сестрёнку. От дела отвлёк негромкий стук в дверь, обычно соседи входили без предупреждения. Тётя Паша мышкой шмыгнула через порог, а потом растерянно и суетливо мыкалась по кухоньке и, запинаясь, проговаривала:

– Ты, это, не пугайся… мамку твою с кровотечением в больницу привезли … Говорят, без сознания.... Плоха. Медсестра шла мимо проулка… Сказала. Велела всем язык за зубами держать, доктор приказал. “Криминальный аборт", – страшным шёпотом в самое ухо без запинки выговорила она, и взглянув на моё недоумевающее лицо, добавила, – запрешшшено делать, аборты – ребёночка из себя выбрасывать. В тюрьму за ето полагается.

И громко заплакала. Детей у соседки не было ни своих, ни приёмных.

– Где наш артис-дуролом? – Это она о пьяном отце. – Эвон, грядку бодает, эт надолго. Надо тебе к мамке. Мало ли чево может случиться. Иди, а там спросишь, где она лежит.

– А что может случиться?! – выкрикнула я, прозрев самое худшее.

– Может – надвое ворожит, – уклонилась тётя Паша, осознав, видимо, преждевременность своих предположений. – Иди, не мешкай, я управлюсь тут. Лиду покормлю, козу из стада встречу.