Люди из города, прослышав об изобилии, ежедневно с утра приходили просить работу. Однажды нужда привела и Асю. Первую встречу с ней дядя вспоминал с удовольствием.

– Только поднял на неё глаза от бухгалтерских счёт – понял: это моя жена. Всё поплыло передо мной и захотелось петь. И запел ведь. "Наш уголок я убрала цветами"… Фу ты чёрт, думаю, что же я делаю?

А она смотрит как дети – всем лицом, белки голубоватые и ровный свет от неё, а взгляд, такой, знаете, полный внимания. И спрашивает:

– Вы поёте на работе?

– А что ж, говорю, не петь, если поётся.

– А я посудомойкой наниматься пришла, возьмёте?

Схватил я стул, усадил гостью и стал ходить, как вокруг ёлки. Деревяшка моя постукивает, она молчит, раскраснелась, как бы привстала даже.

– Ты сиди, разговор только начался. Тебя как звать?

– Ася Гулина.

Ася. Имя мне понравилось, я его произносил и так, и эдак, а она спокойно смотрела на меня и ждала.

– А зачем тебе посудомойкой работать. Выходи за меня замуж, будешь домашним хозяйством управлять.

– Вы шутите?

– Никогда ничего более серьёзного не говорил в своей жизни. Так что?

– Дело непростое: у меня мама, бабушка… Сына я рощу. Отца у него нет. Она подалась вперёд и с искренностью, присущей лишь бесхитростным душам, сказала:

– Я уж и так дров наломала…, – помолчала, – был один командировочный… Она смутилась и оборвала себя восклицанием:

– Зачем я вам рассказываю, сама не знаю…

– Ты не увиливай, – наступал бывший командир танкового взвода, – решай здесь: будешь моей женой?

Где-то там, в своём сердце, он знал, что раскрасневшаяся Ася скоро станет всем смыслом его жизни, её наполнением и боялся, что какая-нибудь мелкая глупость вмешается, разрушит захватившее чувство, унесёт прочь это чудо, которого он терпеливо ждал долгие годы.

Он сел на стул напротив и, взяв её за руки, попросил: решай поскорее, это для нас с тобой очень важно! Ася, не отнимая рук начала рассказывать о себе.

Мечтала, как все девчонки о любви, о её волшебных переживаниях, о парне, который будет крепко её любить. Мечты приходили в голову в виде театральных пьесок, которые разыгрывались ею перед сном. Заканчивались истории счастливо: у неё большая семья и все друг с другом в ладу.

На момент её девичьего цветения в стране шла война. Население городка составляли женщины, дети и старики. После окончания школы она устроилась в гостиничке дежурной, а заодно, и уборщицей. Тут-то и случилась история, не предусмотренная чистыми фантазиями. Некий гражданин пятидесяти лет, проверяющий что-то на прииске, задержался, аж на две недели. Ласковыми речами, похвалами, стихами Сергея Есенина, а главное, своим вожделением, он смутил разум девушки настолько, что, забыв о мечте, не думая о последствиях, она сделала то, к чему готовила её природа.

Командировочный уехал, оставив только своё имя, которое впоследствии младенчику вписали в метрику, и книжечку стихов Есенина, потрёпанный томик, ставший на время беременности для Аси курсом психотерапии.

К слову сказать, появление Гусёнка (это имя дала ему бабушка), не было безоблачным. Он мог не появиться вообще, если бы… Жили они втроём. Дед и отец Аси воевали, но недолго: похоронки, пришедшие одна за другой, усекли семью наполовину, и бабушка стала главной.

Когда факт зарождения новой жизни был подтверждён прямыми и косвенными признаками вроде частой утренней тошноты, рвоты и всяких капризов по части еды, состоялся семейный совет, где после подробного изложения событий, предшествующих настоящему положению, произошла бурная сцена между мамой и бабушкой Аси. Мама пыталась протащить своё предложение – с помощью знакомой умелицы избавиться от нежеланного пришельца потихоньку, пока позволяют сроки, иначе "всякая сопля пальцем тыкать будет". Бабушка, выслушав опасения дочери, припечатала:

– А поделом! Пусть тычут, не проткнут. Надо отвечать за свои делишки. Ребёночек – душа невинная, уже получил жизнь от Бога. Кто мы такие, чтобы божьего дара лишать. Будешь, Анастасия, рожать, хотя бы мне пришлось все плевки на себя принять. Бабушка, как человек верующий и живущий по правилам, обладала в семье всей полнотой власти. Умение эту власть употребить ей приходилось иногда доказывать на деле. Так, последний раз это случилось незадолго до начала войны.

Отец Аси, по-семейному – Гусь, будучи удачливым старателем, а это значило также, что у него водилась заначка от семьи, пристрастился к выпивке. "Большая", так заглазно звалась бабушка, пыталась разъяснить Гусю, куда ведёт этот путь, однако, дальняя перспектива – быть отвергнутым Богом из-за того, что пропивает душу, оказалась неубедительной.

Однажды, дождавшись пока пьяный Гусь проспится, накормив его завтраком, она так же деловито велела спустить штаны и подставить зад. Ослушаться он не посмел. Большая взяла, вымоченное в воде тяжёлое льняное полотенце, вчетверо сложенное, и принялась стегать его, приговаривая:

– Это тебе цветочки, сукин сын! Она била Гуся и плакала. Гусь извивался, кричал, но наказание принял до конца.

Со спиртным он завязал накрепко: когда на фронт уходил, и Большая поставила на стол сбережённую бутылку церковного кагора, только головой мотнул, дескать, от принятого не отступаю!