Шрифт:
На том стуле, на котором стояла нога девицы, наброшен был траурный плащ, подбитый огненно-красной материей. На подзеркальном столе лежала громадная шпага с золотой рукоятью, на вешалке висели береты с перьями.
– Да, – говорила обнажённая девица в телефон, – господин Воланд не будет сегодня выступать. Он не совсем здоров. До приятного свидания.
Тут она повесила трубку и обратилась к бедному буфетчику:
– Чем могу служить?
«Что же это такое они в квартирке устраивают?» – помыслил буфетчик и ответил, заикаясь:
– Мне необходимо видеть господина артиста Азазелло.
Девушка подняла брови.
– Так-таки его самого?
– Его, – ответил буфетчик.
– Спрошу, – сказала девица, – погодите, – и, приоткрыв дверь, почтительно сказала:
– Мессир, к вам пришёл маленький человек.
– Пусть войдёт, – отозвался тяжёлый бас за дверями.
Девица тут куда-то изчезла, а буфетчик шагнул и оказался в гостиной. Окинув её взглядом, он на время даже о червонцах забыл. Сквозь итальянские цветные стёкла без вести пропавшей ювелирши Де-Фужере лился якобы церковный, мягкий вечерний свет.
Это первое. Второе – буфетчик ощутил, что в громадной комнате пахнет ладаном, так что у него явилась мысль, что по Берлиозу служили церковную панихиду, каковую он тут же отринул как мысль дикую. К запаху ладана примешивался ряд других запахов. Пахло отчётливо жжёной серой и, кроме того, жареной бараниной. Последний запах объяснялся просто. Потрясённый буфетчик увидел громаднейший старинный камин с низенькой решёткой. В камине тлели угли, а некий сидящий спиной и на корточках поворачивал над огнём шпагу с нанизанными на неё кусками… {71}
– Нет! Нет! – перебил он гостя, – ни слова больше! Ни в каком случае я в рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, любезнейший, проходил мимо вашего буфета и до сих пор забыть не могу ни вашей осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зелёного цвета! Да, а чай! Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девица подливала в ваш громадный самовар сырую воду, а чай меж тем продолжали разливать. Нет, милейший, это невозможно!
– Я извиняюсь, – заговорил ошеломлённый буфетчик, – я совсем не по этому делу! Осетрина тут ни при чём!
– Как же ни при чём, когда она тухлая! Да, но по какому же делу вы можете прийти ко мне, дружок? Из лиц, близких вам по профессии, я был знаком только с маркитанткой, и то мало. Впрочем, я рад. Фиелло! Стул господину заведующему буфетом.
Тот, который жарил баранину, повернулся, причём ужаснул буфетчика своими клыками, выложил баранину на блюдо и ловко подал буфетчику низенькую скамеечку. Других никаких сидений в комнате не было. Буфетчик молвил «покорнейше благодарю…», опустился на скамеечку. Скамеечка тотчас под буфетчиком развалилась, и он, охнув, треснулся задом об пол. Падая, он подшиб ногой вторую низенькую скамейку и с неё опрокинул себе на штаны полную чашу красного вина. Фиелло засуетился, хозяин воскликнул:
– Ай! Не ушиблись ли вы?
Фиелло бросил обломки в огонь, подставил откуда-то взявшуюся вторую скамейку. Буфетчик отказался от вежливого предложения хозяина снять штаны и высушить их у камина и, чувствуя себя невыносимо неудобно в мокром, сел с опаской.
– Я люблю сидеть низко, – заговорил хозяин, – с низкого не так опасно падать, а мебель теперь такая непрочная. Да, так вы говорите «осетрина»? Голубчик, продукт должен быть свежий. Да вот, кстати, неугодно ли, – прошу вас…
Тут в багровом свете, заходившем по комнате от весело разгоревшихся обломков, засверкала перед буфетчиком шпага, Фиелло выложил на тарелку шипящие куски.
– Покорнейше…
– Нет, нет, отведайте, – повелительно сказал хозяин и сам отправил в рот кусок, – Фиелло, лимону.
Буфетчик из вежливости положил кусок в рот и понял, что жуёт что-то действительно первоклассное.
– Прошу обратить внимание, – говорил хозяин, – каков продукт. А ломтик сала, – хозяин потыкал кончиком шпаги в тарелку, – тонкий ломтик! Он нежен в такой степени, что исчезнет немедленно, лишь только вы положите его в рот. Он оставляет ощущение мимолётного наслаждения, желание лимона, вина. Стакан вина?
– Покорнейше… Я не пью…
– Напрасно, – сурово сказал хозяин, – а в карты играете? Быть может, партию в кости?
Буфетчик, мыча, отказался от игр и, поражаясь тому, какие чудные эти иностранцы, дожевал баранину.
– Я, изволите ли видеть, хотел вот что сказать, – заговорил он, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом хозяина.
– Я – весь внимание, – поощрил тот гостя.
– Вчера двое молодых людей являются в буфет во время вашего сеанса и спрашивают два бутерброда. Дают червонец. Я разменял. Потом ещё один.