Я помню, как была убита горем от известия о ее смерти. Но все на перебой говорили, как страдаешь ты. Как тебе трудно пришлось, как ты держала ее руку до последнего. Я злилась, потому что это была ты, а не я. Ты была с ней рядом, а я не успела даже попрощаться…

Мать поднялась и отошла к окну. Я думала, она закончила рассказ и сидела полу оглушённая такой исповедью.

— Я помню ту ночь так ярко, — неожиданно вновь заговорила она. — Ты приготовила мне ужин. А я не хотела идти домой, зная, что ты ждёшь меня. Надеялась, ты ляжешь спать. А ты дождалась. Хотела сделать мне приятное… Я отчетливо помню, как кричала на тебя, как в твоих глазах застыл ужас и страх, а потом ты убежала на крышу. Я хотела тебя тогда догнать, желание ударить было таким сильным, что даже не почувствовала боли, когда мои ногти впились в ладони.

Я тогда задержалась, из-за зеркала… Увидела в нем свое отражение… Я стала той матерью, которая растоптала мою жизнь… Нет я не была пьяницей или распутницей, но ничего человеческого в моем взгляде не осталось…

Поднимаясь за тобой на крышу, я опять же злилась на тебя. Вновь и вновь повторяя, что это ты будишь во мне эту злость. Но, увидев тебя на краю, я замерла. Я вдруг поняла, что если ты прыгнешь, то у меня все снова будет хорошо: не будет воспоминаний, не будет боли, не будет прошлого…

Но ты отступила, отползла от края и стала просить у Неё прощения…

Обещала не сдаваться. Просила присмотреть за мной…

Мать застыла. А меня душили слезы. Я так хотела, чтобы она любила меня, чтобы считала меня хорошей. Но в прошлом было столько боли от наших отношений, что я не могла с ней справиться.

– Я тогда поняла, что она видит не только тебя, но и меня. С тех пор, я старалась принять тебя. Но я точно знаю, что никогда не была тебе матерью, кроме того дня, что родила тебя… Больше всего на свете, — неожиданно с чувством заговорила мать. — Она мечтала, чтобы мы были счастливы. Радовались каждому дню. Находили в нем что-то хорошее. Поэтому… Пожалуйста… Уезжай! — Мать резко обернулась от окна.

— Что? Но…

— Никаких «но»! Ты сказала, что нашла свое счастье. У твоего сына есть отец. Он ведь любит его?

— Да.

— Ждет вас?

— Да.

— Тогда иди к нему, слышишь! Поезжай к нему, я дам денег, у меня есть. Билет, машину — я куплю тебе все, что тебе понадобится, только, пожалуйста, … Будь счастливой. Позволь этим счастьем мне искупить все, что было между нами…

— Но как же ты? Одна…

— О-о. Не беспокойся, когда у тебя есть деньги, у тебя много друзей и тех, кто будет готов носить тебя на руках. Но счастье единственной дочери на них не купишь. Слышишь?

Она, прихрамывая, подошла ко мне.

— Пообещай, что уедешь! Пообещай, что не сдашься!

— Обещаю!

Я зарыдала, и впервые за столько лет моя мать обняла меня.

— Вот и умница, вот и молодец, — бормотала она, гладя меня по голове. А я понимала, что больше нет тех сил, что смогут удержать меня здесь.

Немного успокоившись, мы еще долго говорили. Мама рассказывала, что живет на берегу моря, у нее есть компаньонка, и та ухаживает за ней. Она сильно переживала, что не смогла проститься со мной, и по-своему была рада, что сделала это сейчас.

Когда наступил вечер, к нам постучал Семен и предложил поужинать. Целитель внимательно расспрашивал маму о болезни и обещал помочь.

Вспомнив просьбу Федора Ильича, я предупредила, что забегу к нему за корзиной и выскочила во двор. Дом старца находился недалеко от нас, и я дошла довольно быстро, но открывая калитку, почувствовала резкую ноющую боль внизу живота.

— Вот и время пришло, девочка, — вышел мне навстречу Федор Ильич.

— Какое время? — растерялась я.

— Идти домой…

Рита

Зоя крутилась на месте, время от времени подбегала к окну и вновь возвращалась.

— Думаешь, она уйдет? — наконец, не выдержала она.

— Думаю — да.

— И ты так спокойно об этом говоришь!

— Зоя. Она уже взрослая. У нее своя жизнь и желания. В конце концов, своя семья.

— Но если она уйдет, дядя Гриша расстроится…

— Ты уж определись, что тебя больше волнует. Киани или дядя Гриша.

— Все!

— Так не бывает.

— Но я хочу!

— Зой, скажи, тебе здесь нравится?

— Да, — настороженно покосилась на меня девчушка.

— А представь, что твоя бабушка сказала, что она будет скучать по тебе, и никуда бы не отпустила.

— Но она отпустила.

— А ты представь.

— Не хочу!

— Ты эгоистка. Своим упрямством ты в этой истории выступаешь в роли бабушки, которая не хочет отпускать дорогого ей человека в хорошее место.

— Я хорошая!

— Нет. Ты слушаешь дядю Гришу и расстраиваешь Киани. Я видела, как она переживала из-за тебя и плакала.