Шрифт:
Даже те, кто этим бы не побрезговал, приводят некоторые объективные факты, которые, если и не дают ясных ответов, конечно действуют отрезвляюще. Простой пример приводит и о. Серафим: д-ра К. Осис и Э. Харальдссон научились проводить черту между опытом медиумов, то есть тех, кто во взгляде на посмертный опыт близок к оккультизму, и личными свидетельствами тех, кто сам пережил посмертный опыт. Последние всегда стремятся к тому, чтобы впоследствии изменить свою жизнь, исправить в ней всё то, что было не так, не правильно и не праведно. Но это вовсе не является типичным для опыта, с которым соприкасаются медиумы. Здесь как раз всё завязано на продолжении обычной мирской жизни. Здесь всё только этому подчинено. Нравственная переоценка жизни здесь никак не доминирует, да и не упоминается.
Святящееся существо, представляющее собой более менее общую для всех сущность, описывается тоже по-разному. Одни принимают это существо, как уже говорилось, за Бога. Другие же, например, иудеи, принимают его за ангела. Третьи видят в нем свет или некую сущность. И совершенно очевидно, что объясняется это религиозной культурой человека, его вероисповеданием или его отсутствием. Хотя сами «видения» картин потустороннего мира никак не связаны, как уже отмечалось выше, с религиозностью. В этом скрыт некоторый парадокс, объяснить его непросто.
Христианский взгляд, богословский – забежим немного вперед – оказывается куда более жестким и все эти вербальные интерпретации – встречи с Богом, ангелом… – отрицает. Или, по крайней мере, относится к ним с большой осторожностью. Потому что для настоящего традиционного христианства, основанного на святоотеческом учении, на которое оно не может не опираться в таких вопросах, зримое «существо» или «ангел» с большей долью вероятности может оказаться и бесом. Под такой личиной, а бес может принимать любой облик, бес является умирающему, чтобы сбить его с толку, да и не только его. Ведь если происходит возврат к жизни, в материальное тело, то человек способен поделиться увиденным с другими людьми. Одним выстрелом бес убивает двух зайцев. За многовековую историю изучения церковью этих явлений даже сложились методы и правила, позволяющие не попасть в эти сети. Но об этом ниже.
Здесь интересно еще одно наблюдение, на которое начали обращать внимание с восьмидесятых годов прошлого века. Европеец или американец христианского происхождения, оказавшийся на пороге жизни, при описании своего посмертного опыта, сегодня редко испытывает страх. Гораздо чаще он испытывает чувство умиротворения и смирения. Однако в прошлые времена среди представителей тех же культур этот страх обычно присутствовал. Его нагнетали опасения «чистилища» или мытарств. Нечто аналогичное наблюдается в наше время среди индусов. Для многих из них страх характерен. Доктора Осис и Харальдссон анализировали эти расхождения и приводят обильный фактический материал.
Как же это объяснить? Выдвигалась вполне логичная гипотеза: причина может быть в том, что именно умирающий человек ждет от потустороннего мира чего-то такого, что ему понятно в привычных для него образах. Человек как бы делает подсознательную проекцию. Та же логика, впрочем, приводит и к сомнительным выводам: европеец, американец или даже русский обладают будто бы большей развитостью, они более «просвещены», чем индусы в массе своей. Что следует понимать под «развитостью» – это еще вопрос. Но в любом случае, если опираться на статистику, представления американца о загробном мире связаны как бы с большими потребностями в комфорте и личной защищенности. И в том числе с защищенности от зла, бесов.
Для иллюстрации можно привести слова Джона Шелби Спонга, епископа Американской Епископальной Церкви, фактически протестанта, в которых он обобщает опыт современного американца, и далеко не бездуховного. Написано это в наши дни:
«Человеческая религия меняется в ответ на обстоятельства, в которых живут люди. По-моему, это неопровержимо доказывает, что, несмотря на все уверения, будто религия в том или ином месте была явлена божеством, на самом деле религия – творение человека, служащее человеческим потребностям. Это приспособление, предназначенное для того, чтобы люди могли сдерживать огонь, воспламененный тревожностью самосознания. Мы уснащаем религию мифами и магией, чтобы было проще делать вид, будто речь идет о некой внешней силе, а не о нас самих. Цель религии – добиться божественной защиты, заслужить благосклонность божества и получить божественные гарантии, и все это ради облегчения пути человечества в мире, где оно наделено самосознанием». [35]
35
Джон Шелби Спонг. Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки, Издательство «Эксмо», Москва, 2019.
Точка зрения, разумеется, очень спорная. Не всякий христианин ее разделит. Для русского православного богослова автор приведенных строк безусловно впадает в обмирщение своей веры, – так эта банализация именуется в православии.
И всё же мы не можем не задуматься над тем, не подвластны ли мы здесь каким-то заблуждениям в своем восприятии? Не подвержены ли мы какому-то общему психосоматическому воздействию, черпающему себя действительно в наших религиозно-культурных устоях, в которых мы живем и которое воздействует на наше сознание, а еще больше, конечно, на подсознание? Не это ли определяет наше восприятие реальности в критические минуты? Не является ли всё это иллюзией?
Наш обобщающий пересказ можно было бы подытожить фрагментом из выступления петербургского врача-психиатора А. Гнездилова, занимавшегося темой смерти. На семинаре, проходившем в Москве в наши дни, на вопрос о том, почему умершие «приходят» к живым и можно ли получить «разрешение» умереть, А. Гнездилов отвечает примером из своей практики. Процитировать его нужно полностью:
«Я работал 10 лет в Онкологическом институте в качестве психотерапевта, и как-то раз меня позвали к молодой женщине. Во время операции у нее остановилось сердце, его долго не могли завести, а когда она очнулась, меня попросили посмотреть, не изменилась ли ее психика из-за долгого кислородного голодания мозга.
Я пришел в реанимационную палату, она только-только приходила в себя. Я спросил: "Вы можете со мной поговорить?", – "Да, только я хотела бы извиниться перед вами, я причинила вам столько хлопот", – "Какие хлопоты?", – "Ну, как же. У меня же остановилось сердце, я пережила такой стресс, и я видела, что для врачей это было тоже большим стрессом".
Я удивился: "Как вы могли это видеть, если вы были в состоянии глубокого наркотического сна, а потом у вас остановилось сердце?" – "Доктор, я бы вам рассказала гораздо больше, если вы пообещаете не отправлять меня в психиатрическую больницу".
И она рассказала следующее: когда она погрузилась в наркотический сон, то вдруг почувствовала, что как будто мягкий удар в стопы заставил что-то внутри нее повернуться, как выворачивается винт. У нее было такое ощущение, что душа вывернулась наружу, и вышла в какое-то туманное пространство.
Приглядевшись, она увидела группу врачей, склонившихся над телом. Она подумала: какое знакомое лицо у этой женщины! И потом вдруг вспомнила, что это она сама. Вдруг раздался голос: "Немедленно прекращайте операцию, сердце остановилось, нужно заводить его".
Она подумала, что умерла и с ужасом вспомнила, что не попрощалась ни с матерью, ни с пятилетней дочерью. Тревога за них буквально толкнула ее в спину, она вылетела из операционной и в одно мгновение очутилась у себя в квартире.
Она увидела довольно мирную сцену – девочка играла в куклы, бабушка, ее мать, что-то шила. Раздался стук в дверь, и вошла соседка, Лидия Степановна. В руках у нее было маленькое платье в горошек. "Машенька, – сказала соседка, – ты все время пыталась быть похожей на маму, вот я сшила для тебя такое же платье, как у мамы".
Девочка с радостью бросилась к соседке, по дороге задела скатерть, упала старинная чашка, а чайная ложка попала под ковер. Шум, девочка плачет, бабушка восклицает: "Маша, как ты неловка", Лидия Степановна говорит, что посуда бьется к счастью – обычная ситуация.
И мама девочки, забыв о себе, подошла к дочке, погладила ее по головке и сказала: «Машенька, это не самое страшное горе в жизни». Машенька посмотрела на маму, но, не увидев ее, отвернулась. И вдруг, эта женщина поняла, что когда она прикасалась к головке девочки, она не почувствовала этого прикосновения. Тогда она бросилась к зеркалу, и в зеркале не увидела себя.
В ужасе она вспомнила, что должна быть в больнице, что у нее остановилось сердце. Она бросилась прочь из дома и очутилась в операционной. И тут же услышала голос: "Сердце завелось, делаем операцию, но скорее, потому что может быть повторная остановка сердца".
Выслушав эту женщину, я сказал: "А вы не хотите, чтобы я приехал к вам домой и сказал родным, что все в порядке, они могут повидаться с вами?" Она с радостью согласилась.
Я поехал по данному мне адресу, дверь открыла бабушка, я передал, как прошла операция, а затем спросил: "Скажите, а в пол-одиннадцатого не приходила ли к вам соседка Лидия Степановна?", – "Приходила, а вы что, с ней знакомы?", – "А не приносила ли она платье в горошек?", – «Вы что волшебник, доктор?»
Я продолжаю расспрашивать, и все до деталей сошлось, кроме одного – ложку не нашли. Тогда я говорю: "А вы смотрели под ковром?" Они поднимают ковер, и там лежит ложка».