– Правда?

– Нет, конечно. Только что выдумала, – и она доброжелательно улыбнулась. Или просто мне захотелось думать, что доброжелательно.

Потом она продолжила рассказ о перипетиях своей работы, как по началу смущалась и осторожничала, но затем пообтесалась, стала узнаваема и даже почитаема для избранных. Да, именно такой термин она и употребила. Ее пальцы стучали по ножке бокала и разговаривая, она то и дело задумчиво устремляла свой взгляд в окно, но говорить при этом не переставала, и мне приходилось подвигаться ближе, чтобы улавливать слова адресованные мне, но направленные в сторону. После одного из таких поворотов расслышать конец мне не удалось, что ответить я не знал, поэтому повисла тишина. Она вновь повернула голову ко мне. После одного бокала в глазах у нее наряду с огоньками от живой мерцающей улицы, появился ее собственный легкий блеск. Она склонила голову на бок с легкой улыбкой и внимательно посмотрела мне в глаза. Меня же от такого обычного легкого проявления расположения, бросило на грань ужаса. В голове пронеслась ситуация во дворе и сразу же ее последствия, я как-то неестественно дернулся и ошарашено начал искать глазами официанта. Мы заказали еще по бокалу, время прошло и теперь уже можно было пить вино чистым.

– Сегодня без блокнотика? – поинтересовался я.

– Он всегда со мной, но достаю я его, лишь в двух случаях: либо для слов, которые мне нужно непременно озвучить, но ситуация для этого не самая подходящая, либо когда мне откровенно скучно. Очень надеюсь, что сегодня мне не придется к нему обращаться.

Она рассказывала о всяких инцидентах, которые имели место быть в ее карьере, перешучивались на самые странные темы. К. была невероятна очаровательна. В электрическом свете ее изящество благоговейной манной струилось из каждого движения. Ее жесты были квинтэссенцией уверенности, спокойствия и изящества. Чтобы она ни делала: мечтательно всматривалась в блики от лампочек, имитировала нетрезвую речь гостей какого-нибудь из давних мероприятий, корчила иронично-презрительную гримасу, пригубливала вино или просто поправляла волосы – всегда это выглядело так просто, но при том магнетически завораживающе. Порой я ловил себя на мысли, что я не слушаю ее, а просто любуюсь, словно живым произведением искусства. На этой представленной только мне картине она становилась неким "глазом бури", где под действием давления мироздания алые нити стремились к ней, демонически кружась вокруг нее. Но никогда не прикасались, покорно обтекая ее фигуру.

И эта картина действовала на меня, как ни странно, успокаивающе. На время меня покинула параноидальная бдительность к окружающему миру. Мучившие меня все это время вопросы также покинули мой разум. В самой центре урагана, только и остается что со спокойствием и покорностью ожидать дальнейших развитий сюжета.

Люди появлялись в кафе появлялись и исчезали, оставляя за собой свою связи. Меня это мало волновало, я лишь хотел сидеть на том месте, и чтобы К. сидела передо мной как можно дольше. Ход времени я потерял абсолютно. На середине истории, как ей пришлось самой управляться с камерой в последний день съемок где-то в Юго-Восточной Азии из-за того, что в тот день нанятый оператор подхватил лихорадку. К нам подошел официант и с напускной грустью, что заказы больше не принимаются, так как заведение готовится к закрытию. Время перевалила за полночь. Блокнотик она ни разу не достала.

Расплатившись по счету, мы вышли на уже опустевшие улицы. К. невольно поежилась от подступившего холода. Я ее обнял. Немного постояв так вплотную перед закрывшимся за нашими спинами дверью теплого кафе, словно привыкая к новым окружающим условиям, мы выкурили по сигарете. Затем она, приподнявшись на цыпочки, уткнулась своим подбородком в мой и тихо сказала: "Пойдем уже. Холодно. Надеюсь, ты помнишь дорогу?". Я кивнул, и мы снова отправились в путешествие по зимнему городу.

– Так понимаю, ты специально выбрал кафе недалеко от моего дома? – спросила К., прижимаясь к моей руке.

– Честно, нет. Я прочитал о его открытии недавно и просто подумал, что можно заглянуть при случае.

– Действительно симпатичное место. Мне понравилось. К тому же идти, совсем недалеко. Правда, ничего мы так и не попробовали из еды. Но думаю, если она такая же как и вино, то заведение будет процветать.

Идти действительно было недалеко. Всего пара переулков и вот мы оказались у самобытного готического дома с огромным витражом на лестницу. Надпись "Аптека" все также бесстыдно горела заливистым зеленым светом, хотя свет от буквы "К" еле заметно подергивался. Мы зашли внутрь единственного подъезда в доме. Поднимаясь за ней по широкой старой лестнице, я оглянулся назад. Через витраж на улице я увидел, что моя старая знакомая, безвестность вместе со своим уродливым спутником остались на улице. Они смотрели на меня и выжидали, ну а я умиротворенно продолжил подниматься по ступеням. После того как мы зашли, она отправилась на кухню поставить чайник, попутно продолжая рассказывать ту историю про камеру. Я же с любопытством рассматривал ее обитель, которая одновременно служила и спальней, и рабочим кабинетом.

Квартира была будто было создана для того, чтобы быть опубликованной на страницах какого-нибудь дизайнерского журнала. Небольшая, но кажущаяся изнутри гораздо больше из-за высокого потолка, белых окрашенных стен и зеркальной поверхности вдоль дальней стены, за которой скрывались множество ее модных нарядов. О том, что здесь вообще кто-то живет, говорили только стопка раскиданных возле кровати журналов и несколько пустых кружек возле рабочего места. Аккуратно застеленная кровать с кристально белым бельем, педантично расставленные на полках книги, документальные тексты стояли отдельно от художественной литературы и стихотворных сборников. Лапидарное и строгое наполнение, если не брать в расчет несколько маленьких цветков в крошечных керамических горшочках, пару ярких абстрактных картин в рамках на стене, несколько причудливых статуэток, видимо привезенных из какой-нибудь командировки и, конечно, ее саму, вернее ее черный силуэт, который и был самым главным элементом этого интерьера.

Ощущение большого и пустого пространства, даже тотальной стерильности, однако, возникало не только благодаря колористическим решениям интерьера. Я уже настолько привык к открывшей мне сверхреальности, что иногда, отвлекаясь на что-то иное, уже не обращал на нее внимания. Но то, что я мог видеть у нее, было чем-то божественным для меня. У нее в квартире не было связующих нитей. Ни одной. Даже когда мы поднимались по лестнице они были, свисали с перил и тянулись меж пролетов. Но за порог они вместе с нами не заступили. Даже мои собственные, повинуясь некой высшей воли, остались на лестничной площадке. Я выглянул в окно. Снаружи все были привычно для меня, красные капилляры насыщали и были основополагающей частью окружающего мира. Но не здесь, здесь существует только пустота.

– Так вот потом, когда досмотрели материал, мне сказали, что вышло на самом деле весьма недурственно и если мне надоест заниматься своими делами, то место позади камеры меня будет ждать, – К. вошла в комнату с двумя кружками горячего свежезаваренного кофе. – Ох, извини, за беспорядок.

– Да перестань, такое положение вещей можно назвать беспорядком только из-за кокетства, – я сделал глоток. Подумал, Удивительный вкус, когда в него не примешано чья-нибудь трагичная история жизни. Я уже отвык от него. Но вслух произнес – Мне нравится твоя квартира.