— Пять минут, не больше, дорогая! Пять минут! Мы сделаем тебе честь, специально выделим время на церемонии! И ты сделай нам честь! Помни о священном долге! Тамара Гордеевна… Борис Олегович… Мое почтение, — юрко поворачиваясь на каблуках, Римма Альбертовна обращается к чете Никишиных. — Ваши девочки — украшение нашего ученического коллектива! Всегда приятно учить детей, чей прадед строил эту школу и выделял средства на ее развитие. Не посрамить честь — это главная задача, высокая цель, которая стоит перед вашими внучками. Я об этом напоминаю им денно и нощно! Вот только Златочке стоит чуть умерить норов, очень конфликтная девочка, очень. Что сказал бы ваш отец, Борис Олегович, один из почетных граждан города, который всегда ратовал за образование и дисциплину! За дисциплину и образование, Златочка!

Бросаю беглый взгляд на Злату и вижу, как по ее лицу проходит гримаса отвращения — что ж, прекрасно ее понимаю. Борис же Олегович, скромно потупив глаза перед Риммой Альбертовной, обещает вразумить внучку.

— Все-все, мои дорогие! Хорошего вам вечера в семейном кругу, я побегу к нашим выпускникам. Какие бы ни были важные гости у нас сегодня, все же, главные звёзды — это наши дети! Пусть у зрелости есть опыт и имя, но юность наступает ей на пятки, обещая догнать и обойти! И все, что ей нужно — это доброе напутственное слово! Мы надеемся на тебя, Полиночка! И помни — пять минут. Не больше! Не злоупотребляй нашим радушием!

— Вот же сучка! — выпаливаю я ей вслед и слышу сдавленный смех Наташкиных девчонок и сочувствующий вздох Тамары Гордеевы. — Не злоупотребляй ее радушием! Как будто я просила кого-то предоставлять мне это хреново слово! Фу, блин, бесячая баба! Время идёт, а люди не меняются. Некоторые только хуже становятся! — выдыхаю я, чувствуя, что меня снова трясёт от злости, как и в школьные годы. — Наташ! Я не буду выступать, пусть она подавится эти своим священным долгом!

— Правильно, Полина! Все правильно, я считаю, нечего ей тут своим положением на нас давить! — по свойски называя меня полным именем, видимо, найдя во мне сестру по борьбе, вмешивается в разговор Злата, на что Борис Олегович, нервно морщась, прерывает ее:

— Златка, помолчи! Язык как помело, до добра не доведёт!

— Поли-ин… — слышу я заискивающий Наташкин голос. — Ну ради меня…

— Да ну нахрен! — кажется, все выпитое во мне резко забурлило от наглости противной завучки и я совершенно забываю и о присутствии детей, и Наташкиных родителей.

— Ради де-евочек… — использует запрещённый приём Наташка, и я понимаю, что не смогу противостоять. — Вон у Златки, ты посмотри, проблемы. Хочешь, чтобы они усугубились из-за твоего отказа?

— Не надо меня так выгораживать, Полина! Мама! Не дави своим положением и властью в семье! — кричит возмущённая Злата, а я чувствую, как вся злость куда-то испаряется.

Пусть Наташка говорит, что у меня нет детей и мне не понять материнские чувства, но глядя на Злату я вижу в ней себя, только ещё ребёнка, очень неравнодушного и проблемного. И если моя речь сможет ей хоть чем-нибудь помочь — да черт с ними, с принципами. Толкну я речь, с меня не убудет. Ещё и съязвлю слегка, но так завуалировано, что никто этого не заметит.

А мне будет легче.

— Ладно, ладно, все, — утихомириваю я Никишиных, которые начинают все разом галдеть, перебивая друг друга и обсуждая свежее происшествие, как и то, как следует выйти из этой ситуации. — Скажу я эту долбанную речь! Только потом пеняйте на себя, — как же без угроз, но понятное дело, несерьёзных. — Злата, мне на самом деле несложно. Говорить буду правду, так что считай, что мы с тобой ни под кого не прогибаемся. Надеюсь, мне не придётся ждать вручения аттестатов ещё несколько часов? — спрашиваю я, помня о том, что у меня с собой в рюкзаке ещё полфляжки коньяка, и если ждать придётся долго, то скоро я начну пить его чистоганом.

— Нет, нет! Через полчаса все в актовый зал идём! — видя мое согласие, активно включается Наташка, не скрывая радости. — Это все очень быстро будет, Поль! В самом деле, очень быстро! Давайте уже идти в зал, занимать места! У нас с тобой и Эмелькой, кстати, в первом ряду — вот, значит, за все хорошее выделили…

— Как в первом ряду? — внезапно всё понимая, переспрашиваю я. — Это за какие же такие заслуги, Наташ? Это за речь, наверное? Ты что же, знала обо всем? Знала и ничего мне не сказала?

— Ну ма-ама!! — возмущённым хором тянут девчонки, в то время как Тамара Гордеевна пытается успокоить внучек.

— Только о местах знала, вот клянусь, только о местах! А что в этом такого? Что такого я спрашиваю? Что позорного посидеть в первом ряду? И вам, между прочим, в пятом ряду аж шесть мест выбила! — обращается Наташка к семейству. — А до восьмого ряда, это между прочим, самый лучший сектор! Все платья хорошо будет видно! Поняли меня, девки? А ну цыц, молчать мне тут! На мать они кричать будут! Устроили бунт на корабле! Вот дядька ваш придёт — я ему на вас нажалуюсь, раз дед не может приструнить! Ясно вам? А ну тихо!