Конечно, поборники академических традиций могли бы отыскать недостатки в исполнении боевых батманов и пируэтов, диагональных и вертикальных ударов. Но мой брат выступал не на арене и даже не в честном поединке, а его противники, многократно превосходя числом, правил соблюдать не собирались. Сгрудившись бесчисленным роем, они нападали разом и скопом, заходили с тыла, лезли снизу, метили в глаза, пытались если не укусить или уязвить когтями, то плюнуть ядовитой жижей или выпустить яд.

Я со своей свирелью прикрывала тыл. И хотя от звуков наигрыша немертвых корчило и корежило, а от одного прикосновения наговорной стали они и вовсе разлетались в прах, на месте сраженных немедленно вставали новые, и все приходилось начинать сначала. Хорошо, что в тот миг, когда наша оборона едва не дрогнула, Лева закончил построение.

— Всем пассажирам занять свои места, — скомандовал он.

Мы с Иваном толком не успели перевести дух, как пространство вздыбилось волнами, потом закружилось все ускорявшимся водоворотом, выкинув нас на скалистый, пустынный берег.

Свинцовые, тяжелые и вязкие, точно жидкое стекло, волны упрямо грызли сумрачный гранит, медленно отступали, потом вновь шли в атаку. По озаренному тревожным пламенем темному, как венозная кровь, небу гуляли косматые тучи. Возле горизонта они сталкивались, сшивая море и небеса неровными стежками похожих на узловатые корневища пучков молний, а над горами извергали потоки камней и пепла. Земля тревожно гудела, точно от тяжелой поступи. Будто бронированные каменные легионы тщились сломать земную кору и прорывались наружу из недр.

Разгоряченный схваткой Иван застыл наизготовку с мечом, я встала рядом со свирелью. После путешествия сквозь Левин портал меня мутило, и съеденная в покоях Константина Щаславовича еда просилась наружу, но еще одну атаку я бы отразить сумела. Другое дело, что нападать на нас никто не собирался. Берег выглядел пустынным, как Земля до начала или после конца времен.

— Где мы? — дико озираясь, сипло спросил Иван.

Хотя во время схватки он, к счастью, не получил ран и даже царапин, судя по всему, его тоже сильно штормило.

— На краю мира. У границы владений Мирового Змея, — невозмутимо отозвался Лева, подставляя другу плечо и усаживая того на высокий камень с плоской поверхностью.

— Здесь тоже водятся чудовища? — уточнил Иван, протирая ветошью запачканный скверной, но не получивший ни одной зазубрины клинок и убирая меч в ножны.

— Насколько я знаю, они обходят эти места стороной, — успокоил его Лева. — Говорят, сюда даже смерть не забредает.

— А мы тут не заблудимся? — забеспокоилась я, тоже устраиваясь на оказавшемся таким удобным камне.

— Еще скажи, свалимся за край, — фыркнул Иван.

Ох, неудачное мой брат выбрал место, чтобы шутки шутить. Едва он успел договорить, как земля под нами жестоко застонала, и от берега откололся изрядный кусок, а над поверхностью океана взметнулись кольца гигантского чешуйчатого тела. Мировой Змей ворочался в своей запредельной глубине. Мы поспешили в горы, но трясти продолжало и там, да и тропа, по которой мы пробирались, то и дело выводила нас на берег.

Я даже не пыталась подсчитать встречавшиеся на пути вулканические кратеры, расщелины и трещины, которые нам приходилось преодолевать, подъемы и спуски по отвесным склонам. Благо веревка и крепежи служили исправно. Поначалу ребята по очереди меня страховали, к концу путешествия я с легкостью карабкалась сама, с недоумением вспоминая затруднения во время спуска к неведомой тропе. А что оставалось делать? В сказках препятствия такого рода описывались сухой фразой «долго ли, коротко ли». Хотя донесшие до нас традицию крестьяне за редким исключением сами не ходили путями тонких миров, трудностей в их жизни тоже хватало.

А еще я жалела о том, что, собираясь в дорогу, мы не взяли железных башмаков или хотя бы высотных ботинок с кошками, не пробивали путь стальным посохом-альпенштоком и не носили медных шапок или спелеологических касок, которые бы защищали от летящих сверху камней. Подземные барабаны, отсчитывая удары пульса Мирового Змея, гремели регулярно, и каждое движение хтонического чудовища вызывало новые обвалы.

И все же не скажу на какой день пути мы вышли к далеко выступающей в море одинокой скале, где стоял гигантский раскидистый дуб. Его обуглившиеся и окаменевшие ветви давно не давали ни одного листа, присыпанные человеческими костями корни упрямо цеплялись за голый камень, ствол казался более гладким, чем поверхность любого из наших зеркал, а на самой вершине висел окованный цепями сундук.

Иван, забыв про усталость, одним броском взбежал на скалу, попытался сходу рубануть мечом ствол… И кубарем отлетел к нашим ногам, кое-как удерживая левой рукой зазубренный клинок. Правая повисла бессильной плетью, точно после сильного удара током.

— Ну я же предупреждал. Никакой самодеятельности, — покачал головой Лева, осматривая руку товарища.

— В сказке о таком не говорилось, — обиженно простонал Иван, кусая губы, чтобы не расплакаться то ли от боли, то ли от обиды.

— В сказках никто заветный дуб со всей дури рубить и не пытался, — ворчливо напомнил Лева.

— Но ведь по стволу тоже не подняться! — оправдывался Иван. — Он же необхватный!

— Вот то-то и оно, — фыркнул Лева, деловито раздеваясь и шепча какие-то заклинания над своей безрукавкой.

Хотя я поняла, что он снова собирается попросить помощи у духа-прародителя, какое-то время я просто тупо смотрела, как он складывает на берегу кроссовки, джинсы, рубашку, снова надевает безрукавку. Потом поймала его укоризненный взгляд, вспыхнула от смущения, поражаясь собственной недогадливости, сгребла в охапку вещи и почти силком увела Ивана к подножию горы, нервно растирая его травмированную руку.