Преданные в панике бегали вокруг огромной машины. Кто-то молился, упав на колени, кто-то плакал, кто-то благодарил богов за то, что волна прошла мимо его, любимого.

Старший жрец-механик стоял, глядя на поднимающиеся к небу струйки синего дыма, и бормотал:

– Что я теперь буду делать…

Наконец, одному из преданных пришло в голову воспользоваться огнеметом – в блестящий борт Священной Фрезы ударило пламя.

Жрец-механик очнулся и остановил огнеметчика.

– Оставь. Единичный экземпляр, не восстановить. Пусть доедают.

Вот вам слабость протезов как она есть.

Протез – почти всегда единичный экземпляр. Почему-то крайне редко эти развеселые мальчишки и девчонки, превращая себя в машину, задумываются о том, что машины ЛОМАЮТСЯ.

ВСЕ МАШИНЫ ЛОМАЮТСЯ.

Белковые машины ломаются реже, чем кремниевые, здесь у морфов преимущество. Но и белковые машины изнашиваются, стареют и… умирают…

Если бы в мире Апгрейда шла война протезов и морфов, и нужно было бы выбрать сторону, я бы выбрал морфов. Но, в мире Апгрейда идут другие войны, или даже одна большая война всех против всех и каждого с каждым. А в этой войне я на своей собственной стороне.

Через час боты сожрали Священную Фрезу целиком.

От величественного создания осталась горка металлических опилок вперемешку с пластиком и резиной.

Такие дела.

А я взвалил рюкзак на плечи и отправился в базовый лагерь.

Волны и боты.

Во-первых, боты, они же стражи, или рои. Десятки тысяч летучих тварей с атакующими программами. Их добычей становится любая техника. Металлы и пластик – вот что им нужно. Некоторым видам необходима органика, в основном гемоглобин, но они-то как раз наиболее безобидные, апгрейд-аналог насекомых, регрессирующие мутанты, двигающиеся от роботов к живым существам.

С ботами практически невозможно бороться. Не помогают ни огнеметы, ни электрические разряды. Их слишком много. Слишком. Когда вы попадаете в рой, считайте, ваша песенка спета.

Преданные утверждают, что роями управляют Боги, что полоса стражей скоро закончится и нужно усердно молиться, чтобы не навлечь на себя гнев Богов, молиться и очищать разум благочестивыми размышлениями. Что же, скорее всего именно боги выставили такой заслон, охраняющий их владения от непрошенных гостей. Иначе откуда бы вообще здесь взяться роям? Неплохое изобретение, надо сказать. Хорошо, что техника в кластерах пока не дошла до подобной миниатюризации, иначе… Иначе все населенные пункты мира превратились бы уже в серый порошок, насколько я понимаю людей. Нет, такого страшного оружия людям давать нельзя.

Теперь волны.

Это покруче роев. С роями-то все понятно – роботы, маленькие роботы, всего-навсего. А волны – это штука совершенно другого свойства. Уверен, что именно за этой технологией и охотится Храм Неподвижного Сердца. Да и не только они. Тут, у подножия горы крутятся представители почти всех директорий мира. Что-то я пока не видел моих друзей Истинно Чистых, но они еще объявятся, точно объявятся.

Волна действует так: был один склон, прошла волна – стал другой склон. Иногда пейзаж меняется сильно, иногда не очень, разве что заросли стланика росли слева, а теперь справа. Во время прохождения волны у людей горят мозги. Неважно, морф ты, или протез. Белковые у тебя платы, или кремниевые. Мозги закипают.

Что там делают боги у себя на вершине? Кто знает…Может, жмут на кнопки божественного боевого суперкомпьютера. А может, в карты дуются. При этом вниз идут волны, меняющие непредсказуемым образом пространство-время.

Такие дела.

Я сижу на высохшем кедровом стволе и смотрю на синие прозрачные вершины гор, тянущиеся до самого горизонта. Перевожу дыхание, отгоняю мошкару и размышляю о том, что лучше было бы стребовать вместо механического глаза экзоскелет. Здесь такие штуки более востребованы.

– Любуетесь видами, сын мой?

Еще один большеголовый: высокий, неопределенного возраста, глаза подведены хной.

И что они так лезут ко мне в отцы? В мире Апгрейда нет папочек и мамочек, нет семей. Есть кланы, прайды, банды, есть непонятно что. Семей нет. Семьи – это для антропов.

– Как давно вы здесь?

Он не один. Неподалеку тяжело дыша, отмахиваются от мошки пятеро, разодетые в желтый шелк.

Важная шишка? Что же, я не прочь поговорить, считай неделями молчу.

– А какой сегодня день?

– О, даже так. Уже потеряли стрелу времени? Так легко утратить ощущение движения во времени, когда ничего не происходит, не правда ли?

– Вроде того?

– Так сколько вы уже здесь?

– Точно не знаю. Месяца два-три.

– Не так много.

Он присаживается рядом.

– Человек хочет как можно точнее знать свое место в мире. Широту, долготу, и точку на стреле времени. Но, с каким же безразличием, с какой непринужденностью он от этого знания отказывается…