Куда запропастился мой вечерний костюм? Я перерыл всю комнату, пока мне не пришло в голову, что Дживз мог забрать его, чтобы почистить и привести в порядок. Я кинулся к звонку, дёрнул за шнурок, и в эту минуту на лестнице послышались шаги и на пороге появился дядя Уиллоуби.

– Ах, Берти, – сказал он, даже не покраснев. – Я, видишь ли, получил телеграмму от Беркли, который здесь жил во время твоего отсутствия. Он забыл в Изби портсигар. Внизу его нет, поэтому я подумал, что он в этой комнате.

– Я… э-э-э… посмотрю.

Честно вам признаюсь, зрелище было отвратительное: седовласый старик, которому не мешало бы подумать о загробной жизни, стоял передо мной как ни в чем не бывало и лгал напропалую.

– Я не видел здесь портсигара, – сказал я.

– Тем не менее, я поищу. Я должен приложить все усилия, чтобы… э-э-э… вернуть вещь её владельцу.

– Если б он здесь был, я наверняка бы его заметил. Что?

– Ты мог, гм-м, просто не обратить на него внимания. А вдруг он в комоде? И он принялся выдвигать один ящик за другим, обнюхивая каждую мою вещь, как легавая, и время от времени что-то несвязно бормоча о Беркли и его портсигаре жутким, гнусавым голосом. Я стоял как вкопанный и каждую минуту терял в весе.

Наконец дядя добрался до ящика, в котором лежала рукопись.

– Заперто, – пробормотал он, изо всех сил дёргая за ручку.

– Да, там можешь не искать. Он… он… заперт, и вообще закрыт.

– У тебя нет ключа?

Тихий почтительный голос за моей спиной произнёс:

– Простите, сэр, мне кажется, вам требуется этот ключ. Он лежал в кармане ваших брюк.

Это был Дживз. Как всегда, он появился бесшумно и сейчас стоял с моей вечерней парой в одной руке и ключом в другой. Если б я мог, я придушил бы его на месте.

– Благодарю вас, – сказал дядюшка.

– Не за что, сэр.

В следующее мгновение дядя Уиллоуби открыл ящик. Я зажмурился.

– Нет, – услышал я его голос. – Здесь тоже ничего. Пусто. Спасибо, Берти. Надеюсь, я не очень тебя потревожил. Наверное… э-э-э… Беркли ошибся.

Когда он ушёл, я тщательно запер дверь. Потом повернулся к Дживзу. Он аккуратно вешал мой костюм на спинку стула.

– Э-э-э… Дживз!

– Сэр?

– Нет, ничего.

По правде говоря, я не знал, с чего начать.

– Э-э-э… Дживз!

– Сэр?

– Ты… там… ты случайно не…

– Я вынул бандероль из ящика сегодня утром, сэр.

– Наверное, моё поведение кажется тебе несколько странным, Дживз?

– Вовсе нет, сэр. Я случайно слышал ваш разговор с леди Флоренс позавчера вечером, сэр.

– Да ну, прах его побери?

– Да, сэр.

– Знаешь… э-э-э… Дживз, я думаю, что вообще-то, если ты, так сказать, оставишь рукопись у себя, пока мы не вернёмся в Лондон…

– Безусловно, сэр.

– А затем мы… э-э-э… попросту говоря, забросим её куда-нибудь, и дело с концом. Что?

– Вне всякого сомнения, сэр.

– Я поручаю это тебе, Дживз.

– Можете не беспокоиться, сэр.

– Знаешь, Дживз, а ты малый не промах.

– К вашим услугам, сэр.

– Один на миллион, клянусь своими поджилками!

– Вы очень добры, сэр.

– В таком случае на сегодня всё, Дживз.

– Слушаюсь, сэр.

Флоренс вернулась в понедельник, но я увидел её только в столовой, куда гости собрались на чаепитие, так что нам удалось поговорить не раньше, чем они разбрелись кто куда.

– Ну, Берти? – спросила она.

– Порядок.

– Ты уничтожил рукопись?

– Не совсем, но…

– Как это не совсем?

– Понимаешь, дело в том…

– Берти, ты увиливаешь от ответа.

– Да нет, всё в порядке. Просто…

И я собрался рассказать ей, что произошло, когда из библиотеки вприпрыжку выбежал дядя Уиллоуби, сияя, как двухлетний ребёнок. Старика было не узнать.

– Удивительное событие, Берти! Я только что разговаривал по телефону с мистером Риггзом, и он сказал мне, что получил мою рукопись сегодня утром! Представить себе не могу, чем была вызвана такая задержка. Загородные почтовые отделения работают из рук вон плохо. Надо будет написать жалобу в центральное управление. Нельзя допустить, чтобы ценные посылки не приходили в срок!

Всё это время Флоренс сидела ко мне в профиль, когда же дядюшка закончил говорить и упрыгал обратно в библиотеку, она резко повернулась и бросила на меня взгляд, который резал не хуже кухонного ножа. Наступила тишина, настолько ощутимая, что её можно было хлебать ложками.

– Ничего не понимаю, – сказал я, не выдержав долгого молчания. – Нет, не понимаю, клянусь всеми святыми!

– Зато я понимаю. Я очень хорошо понимаю, Берти. Ты струсил. Тебе не захотелось рисковать…

– Нет, нет! Конечно, нет!