Шрифт:
– Ты предпочёл потерять меня, а не деньги. Возможно, ты не поверил тому, что я сказала. Но каждое моё слово было правдой. Наша помолвка расторгнута.
– Но послушай!
– Ни слова!
– Но Флоренс, старушка!
– Я не желаю больше с тобой разговаривать. Теперь я понимаю, что твоя тётя Агата была абсолютно права. Прошло то время, когда я считала, что из тебя может получиться что-то путное. Теперь я вижу, что это невозможно!
И она вышла из столовой, оставив меня страдать в одиночестве. Когда я немного отошёл от полученной встряски, я отправился к себе и дёрнул за шнурок звонка. Дживз появился в комнате с таким видом, как будто ничего не произошло и не могло произойти. Я никогда не видывал более спокойных малых, чем он.
– Дживз! – в отчаянии воскликнул я. – Дживз, эта бандероль пришла по почте в Лондон!
– Да, сэр?
– Эго ты её послал?
– Да, сэр. Я действовал в ваших интересах, сэр. Я думаю, и вы, и леди Флоренс переоценили опасность того, что люди оскорбятся, прочитав о себе в воспоминаниях лорда Уиллоуби. По собственному опыту я знаю, сэр, что любой нормальный человек гордится, когда его или её имя появляется в печати, независимо от того, что о нём или о ней пишут. У меня есть тётя, сэр, у которой несколько лет назад стали сильно опухать ноги. Она попробовала лечиться «Несравненным бальзамом Уолкиншоу» и испытала такое облегчение, что тут же послала фирме письмо с благодарностью. Её радость при виде фотографии в газете своих нижних конечностей до (зрелище более чем отвратительное, сэр) и после лечения была так велика, что это натолкнуло меня на следующую мысль: большинство людей хочет, чтобы сведения о них были опубликованы. Кроме того, если бы вы изучали психологию, сэр, вы поняли бы, что почтенные старые джентльмены будут крайне польщены, если кто-то напишет о том разгульном образе жизни, который они вели в молодости. У меня есть дядя…
Я проклял его тётей и дядей, а заодно всю семью до седьмого колена.
– Ты знаешь, что леди Флоренс расторгла нашу помолвку?
– Вот как, сэр?
И ни капли сочувствия! С тем же успехом я мог сказать ему, что сегодня хорошая погода.
– Ты уволен!
– Слушаюсь, сэр.
Он деликатно кашлянул.
– Раз я больше у вас не служу, сэр, я могу высказать своё мнение, не боясь показаться навязчивым. Я считаю, что ваш союз с леди Флоренс был бы крайне неудачен. Её светлость своевольна и деспотична, полная противоположность вам, сэр. Я находился в услужении у лорда Уорплздона около года, и за это время у меня было много возможностей изучить характер её светлости. Прислуга отзывается о ней далеко не благоприятно. Вспыльчивость её светлости вошла у нас в поговорку. Вы не были бы счастливы в браке, сэр!
– Убирайся!
– Я также считаю, что метод, который она выбрала для вашего обучения, пришёлся бы вам не по вкусу. Я пролистал книгу, которую вам дала её светлость, – книга лежала на столе с тех пор, как мы приехали в Изби, – и, по моему мнению, такая литература вам не подходит. Вы не получили бы удовольствия от подобного чтения. И я слышал от горничной, которая ненароком подслушала разговор её светлости с одним отдыхающим здесь джентльменом, что на днях она собирается заставить вас проштудировать труды Ницше. Вам бы не понравился Ницше, сэр. Его идеи в корне порочны.
– Убирайся!
– Слушаюсь, сэр.
Я никогда не перестану удивляться тому, что, ложась спать в одном настроении, почему-то просыпаешься совершенно в другом. Со мной это тысячу раз происходило. Когда я проснулся на следующее утро, мне уже не казалось, что сердце моё разбито навек. День стоял просто шикарный, и было что-то такое в солнце, светившем в окно, и в птицах, устроивших гвалт на стеблях плюща, отчего мне вдруг стало казаться, что Дживз в чем-то был прав. В конце концов, несмотря на изумительный профиль, была ли Флоренс Крайе такой ценной находкой, если судить со стороны? Не было ли доли истины в том, что Дживз говорил о её характере? Внезапно я понял, что мне нужна совсем другая жена: хлопотливая, расторопная, домашняя, уютная, ну и всё такое прочее. На этом месте мои размышления прервались сами собой, потому что взгляд мой случайно упал на «Модели теории этики». Я открыл книгу и, даю вам честное слово, прочитал следующее:
«Из двух антитетических терминов в греческой философии только один является реальным и имеющим право на существование, а именно Абстрактная Мысль, противопоставленная конкретному явлению, которое она должна распознать и определённым образом сформировать. Другой термин, соответствующий человеческой природе, следует рассматривать как воспринимаемый чувствами, а следовательно, нереальный, не имеющий перманентной основы, подразумевающий возможность противоречивых утверждений, одним словом, пытающийся познать истину через её отрицание, а также отрицание действительности, рамками которой данная истина ограничена.»
Э– э-э… я хочу сказать -что? А Ницше, если поразмыслить, был ещё хуже!
– Дживз, – сказал я, когда он скользнул в комнату с моим утренним чаем. – Я тут подумал и решил, что снова тебя беру.
– Благодарю вас, сэр.
Я с наслаждением сделал глоток живительной влаги. Внезапно я почувствовал, что начинаю испытывать большое уважение к этому малому, высказывающему столь здравые суждения.
– Э-э-э… Дживз, – сказал я, – это насчёт моего клетчатого костюма.
– Да, сэр.
– Скажи, он действительно не годится?
– Немного кричащий, сэр, с моей точки зрения.
– Но куча приятелей спрашивали у меня, кто мой портной.
– Вне всякого сомнения, чтобы никогда не заказывать у него костюмов, сэр.
– Считается, что лучше него нет в Лондоне!
– Я не могу сказать ничего плохого о его характере и моральных устоях, сэр.
Я заколебался. У меня возникло такое чувство, что этот малый прибирает меня к рукам и что если я сейчас уступлю, то стану похож на беднягу Обри Фотергила, который даже свою душу не считал собственной. С другой стороны, Дживз, несомненно, обладал редким умом, и мне было бы куда спокойнее во многих отношениях, если бы он начал думать за меня. Я решился.