Сначала в Паялу. Фрейя не нашла в городских записях подтверждений о существовании Хильд Йоханссен, но должна же отыскаться хоть какая-то ниточка, какая-то зацепка. А потом, сказал Орвар, они уедут в Норейг, так эйги называли Норвегию. Там фьорды, горы, мало людей и больше свободы для берсерка. Если угроза внезапного оборота исчезнет, они смогут переехать в какой-нибудь город. В любой, Хильд было все равно, лишь бы с Орваром.

И вот теперь всем их планам угрожала война. Она встряхнула головой и встала. Нужно было поговорить с Орваром, пока он снова не умчался воевать.

Она нашла его в саду. Орвар сидел на скамейке, слегка припорошенной снегом, все в тех же закапанных кровью джинсах, но в чистой майке, великоватой даже для его большого тела. Наверное, с плеча Хокона, тот был настоящим великаном. Рядом стоял стакан, но Орвар не пил, а стряхивал в него пепел. Хильд поборола в себе желание принести ему куртку — все никак не могла привыкнуть к его нечувствительности к холоду — села рядом и тесно прижалась плечом.

— Как рука? — Спросила она.

Он вытянул вперед правую руку с чуть согнутыми, как когти, пальцами.

— В порядке. Оружие держать могу.

Этого она и опасалась.

— Мунгики объединились с хашишийя и одновременно напали на наши точки в разных районах. Их было намного больше, чем нас… намного. — Заговорил он наконец. — И мы оказались не готовы. Я оказался не готов.

— Орвар…

— Они убили Гуннара, внука дяди Олафа. Первая война, ему было пятнадцать лет.

Пятнадцать? Господи…

— Но это же ребенок!

— Он уже был мужчиной. Я сам его тренировал. В рукопашном бое или на ножах он вышел бы победителем, но Хильд! У них были автоматы! Я пропустил поставку оружия, и вот результат.

— Ты не виноват, Орвар. Ты не можешь отвечать за всех.

— Я Хорфагер. Второй в Стае после конунга. Я действительно отвечаю за всех.

— И что же теперь будет? — Хильд затаила дыхание в ожидании его ответа.

— Я должен отомстить за Гуннара.

Вот оно. Хильд казалось, что Орвар у нее на глазах превращается в то чудовище с заброшенного склада. В существо, от которого она когда-то сбежала и пряталась три года.

— Это ничего не изменит, Орвар, — сказала она.

— Они должны заплатить. По двадцать врагов за каждого убитого. По пять за каждого раненого. Это честный счет.

— Орвар, ты сам знаешь, что это никогда не закончится. На место убитых придут новые. Эта война бесконечна.

— Гуннар убит, — тихо сказал он.

— Да.

— И это моя вина.

— Нет! Ты не виноват.

— Я передал контроль за улицами Боли и Эйрику, они недостаточно опытны и пропустили засаду. Я так торопился уехать, стал ленивым, слишком много времени проводил в постели с тобой. Я вел себя неправильно.

Она закрыла глаза, молча принимая удар. Согласно его логике, она так же несла часть вины перед его Стаей.

— Я должен все исправить.

Орвар встал, его лицо было неподвижно и бледно, и только облачко пара изо рта показывало, что перед ней стоит живой человек, а не каменный болван. Вот сейчас он уйдет, и неизвестно, увидятся ли они вообще.

— Орвар! — В отчаянии она попыталась достучаться до него в последний раз. — Ты обещал! Ты дал мне слово!

От его взгляда сердце в груди сжалось в комочек. Сейчас он смотрел на нее так, словно это она убила того мальчика.

— Это было глупо и безответственно, — слышать, как он говорит с ней таким безразличным тоном, было просто физически больно. — Я послушался тебя, обабился, а заплатили за это другие.

— То есть ты отказываешься?

— Я вообще не должен был тебя слушать. — Он окинул взглядом всю ее сжавшуюся на скамейке фигуру. — Я позволил тебе влиять на мои решения. Этого больше не повторится.

Его голос звучал четко и ясно, но сам он, казалось, был далеко от нее. И ни дотянуться в эту даль, ни докричаться до него она не могла. Хильд смотрела на Орвара широко открытыми глазами и понимала: вся ее будущая жизнь летит под откос, как сошедший с рельсов поезд. На нее навалилась невыносимая тяжесть, не дающая ни вздохнуть, ни пошевелиться.

— Собери необходимые вещи, Хильд. Сегодня все женщины и дети уезжают в Уппсалу.

Колонна внедорожников напоминала маленькую армию на марше. Хильд не удивилась бы, обнаружив, что их отход прикрывает пара танков. Или на худой конец, Хаммеров с пулеметом на крыше. Фрейя уже успела объяснить ей, что женщины и дети для эйги были высшей ценностью, залогом самого их существования. Вот почему конунг лично вынес из дома на руках свою слегка беременную жену, заботливо усадил на заднее сиденье бронированной машины и укутал белой шубкой. Так же вели себя многие из мужчин.