1880-е годы в целом стали временем определенного ограничения земской самостоятельности, чему немало способствовало нараставшее противостояние власти и земства.

Министр внутренних дел Д.А. Толстой считал основным недостатком земских учреждений то, что «они не введены в общую систему государственного управления и представляются особыми общественными организациями, независимыми от правительственной власти и действующими в круге вверенных им дел совершенно самостоятельно» 201 .

В его докладе Александру III, в частности, отмечалось, что «земские и городские учреждения должны быть введены в общий строй государственных установлений», а «лежащие в основе сих учреждений начала общественного самоуправления должны быть заменены началом государственного управления через посредство и при содействии представителей местного населения» 202 .

Однако ни усиление роли дворянства, ни введение административного надзора над земствами, очевидно, не могло привести к идеальным отношениям «земли» и «власти». Нарастание противоречий, вызванное отчасти оппозиционностью земств, а отчасти негибкостью власти, привело к определенной трансформации консервативно-государственнической позиции, которую теперь выражал В.А. Грингмут, новый редактор консервативных «Московских ведомостей». В 1905 году Грингмут писал: «Можно сколько угодно усиливать, например, власть губернаторов, действующих от имени Государя Императора; но если эта власть обречена на постоянные столкновения с далеко не фиктивной демократической властью наших земств, действующих от имени «общества» и публично шельмующих неугодных им губернаторов, то, при этих условиях, о плодотворной, гармонической деятельности местной администрации не может быть и речи. Двух властей в России быть не может: в ней неограниченно должна господствовать лишь одна власть, власть Самодержавного Государя» 203 .

В целом же основные постулаты консервативно-государственнической концепции сводились следующему. Самодержавие делегировало часть своих полномочий на места, и таким образом, сохраняя за собой полноту власти, монарх даровал народу свободу самоуправления, устанавливая с ним тесную связь. Пределы же этой свободы должны были определяться самим монархом и царской администрацией. Разделение компетенции между органами местного самоуправления и назначаемыми органами власти должно было осуществляться при условии доминирования правительственной администрации.

Концепция государственников совпадала со славянофильской концепцией в том отношении, что в ней институт самоуправления рассматривался в качестве инструмента для связи царя и народа. Однако если для славянофилов было важно сохранить исторически обоснованную, с их точки зрения, изначальную свободу местной жизни, то государственники считали, что мера свободы должна быть устанавливаема самодержавным правительством, в зависимости от направления общегосударственной политики.

Дворянство в Российской империи всегда обладало определенными привилегиями. Изначально особые права дворянства уравновешивались его обязанностями по гражданской и военной службе. Эпоха дворцовых переворотов, характеризовавшаяся тенденцией у правящих монархов опираться именно на господствующее сословие, своеобразно понятые Екатериной II идеи просвещенного абсолютизма – все это приводило к постоянному увеличению привилегий дворянства, часто за счет остальных сословий. Обратный процесс начался только в XIX веке, когда Павлом I был издан «Манифест о трехдневной барщине», юридически ограничивший применение крестьянского труда в помещичьем хозяйстве. Отмена крепостного права в 1861 году сблизила дворянство с остальными категориями населения Российской империи. Введенные в 1864 году земские учреждения так же не были чисто дворянскими, а предполагали участие всех сословий 204 .

В вопросе о всесословности земских учреждений снова проявились две традиции консервативного восприятия русской истории. Славянофилы обращались к ранним временам еще Древней Руси, когда границы между сословиями были наименее определены, представители консервативно-государственнической концепции, напротив, искали идеал монархии в старых имперских порядках, где дворянство имело особые права, и особые обязанности. В то время как славянофилы в большинстве своем поддерживали идею всесословности земства, сторонники усиления роли дворянства в земских учреждениях апеллировали к особым историческим заслугам этого сословия, его образованности и преданности монарху.

Как показал современный исследователь В. А. Румянцев, еще задолго до реформы 1864 года оппозиционное дворянство требовало создания земских органов самоуправления с целью «компенсировать утрату власти над крестьянами» в результате отмены крепостного права 205 . Эта мысль находит подтверждение в некоторых источниках. Так, в письме от 2 августа 1859 года министр внутренних дел С. С. Ланской в своем докладе Александру II высказал свои предложения: «Дабы вознаградить дворян за потерю помещичьей власти, им следует предоставить первенство в местной хозяйственной администрации, а для того, чтобы даровать им возможность нравственного влияния на местных жителей, полезно было бы прямое их участие в выборах мировых судей и других, общих для обоих сословий, должностных лиц, – в собраниях общих как дворянского, так и крестьянского сословий» 206 .

Позднее о том же писал русский консервативный мыслитель Н. И. Черняев: «С конца 50-х годов в том лагере, к которому принадлежали Шидловский и граф Орлов-Давыдов, стала укореняться мысль, что дворянство должно быть вознаграждено за потерю власти над крестьянами приобретением политических прав» 207 .

Б.Н. Чичерин, которого обычно относят к либеральной традиции политической мысли, в 1866 г. в статье «О земских учреждениях» утверждал, что в земском управлении к местному интересу присоединяется интерес государственный, и «поэтому во главе местного управления должно стоять то сословие, которому государственный интерес ближе всего, а это и есть дворянство, по самому его значению» 208 209 .