Он огляделся по сторонам, и…

Там, у бордюрчика с веселыми цветочками, чернел куль.

Нет. Это не куль, пояснил себе Кирилл, подходя ближе. Ноги будто сразу стали ватными. Бита выпала из рук и с глухим стуком покатилась по тротуарной плитке.

– Толька… Толька!

Врачи сказали, что будут делать все возможное. А он слышал подтекстом, что это конец. И больше всего бесился от собственного бессилия. А еще был обижен на Тольку, который взял и унес с собой имена ублюдков. Хотя кто это был, Кирилл практически не сомневался.

Мать боялась за него. Он это не просто видел – чувствовал всем своим существом, почти ощущал, как, возвращаясь домой, словно проваливается в ватный обрыв материного страха. Делал вид, что все в порядке. Кажется, даже улыбался. Губами. А глаза оставались сухими. Жесткими. Холодными.

– Кир, я боюсь, – однажды не выдержала мать, – ты как зомби. Ты меня вообще слышишь?

– Слышу, ма.

– Нельзя так. Я все понимаю. Но… тебе жить надо. Дальше жить, понимаешь? Тебе учиться надо, а ты все с мальчиками в тренировки играешь.

– Ма…

– Ты понимаешь, что я просто-напросто боюсь! Я боюсь, что однажды вот так же мне позвонят, и… – она замолчала, наткнувшись на взгляд сына – колючий, тяжелый. – Я за тебя боюсь, сынок, – закончила она тихо.

– Не бойся, мам, – мягко ответил он, отводя взгляд, – за меня не бойся.

***

Удар. Еще удар. Гулкие звуки в голове. Кровь. Падающее тело. И рев толпы, от которого закладывает уши:

– Сам-со-он!

Его улыбка – улыбка победителя, больше похожая на звериный оскал.

– Михаил Афанасьевич, вы это видели? – быкообразный охранник заглянул в кабинет шефа.

Тот сидел, нахмурив лоб и сосредоточенно уставившись в экран большого ноутбука. Лысина блестела от пота.

– Видел, Василий, видел, – наконец изрек он, все так же внимательно изучая видео. – Вот, в записи еще раз прогнал.

– Зверь, настоящий зверь! – восхищенно пробасил охранник.

– Недаром и кликуха – «Самсон», – удовлетворенно ухмыльнулся наконец Михаил Афанасьевич.

– А чо это? – наморщил лоб Василий. – Это кто-то из авторитетных был?

– «Авторитетных», – передразнил его лысый. – Интернетом пользоваться умеешь? Вот и загугли. Все лучше, чем на голых телок пялиться. И да – позови-ка мне этого Самсона.

***

– Вызывали, Михаил Афанасьевич?

Лысый изучающе взглянул на вошедшего.

– Ну почему сразу «вызывал», Самсон? – лицо расплылось в улыбке, хотя глаза по-прежнему смотрели настороженно. – Просто захотел увидеть победителя и лично пожать ему руку.

«Победитель» хотел съязвить, что при желании для «пожать руку» можно было бы выйти самостоятельно, но не стал. Тело устало, в голове стучала только одна мысль: поспать хоть пару часиков. Сегодняшний бой оказался…

– …выматывающим. Но я хочу сказать, что ты молоток. Во всех смыслах. Уложил эту башню мышц практически одной левой! Публика в восторге, они тройные ставки делали. Сегодня Арена заработала втрое больше, чем обычно. Благодаря тебе.

Парень молчал и видел, что эта «ожидательная» тишина напрягала хозяина кабинета. В глазах лысого даже на какой-то момент промелькнул страх. Или показалось?

– Нда. Ты сегодня хорошо поработал, я бы даже сказал: блестяще! Поэтому я тебе даю, кхм, бонус. Десять процентов сверх суммы плюс девочка со стрип-площадки. Выбирай любую, забирай на всю ночь. Как тебе, а?

«Да спать я хочу, мудила лысый!»

– Спасибо, Михаил Афанасьевич. Я бы лучше отдохнул. Один.

– А, ну ладно, ладно, иди, отдыхай. И вот что, когда проспишься, набери меня. Разговор будет. Серьезный. Хорошо?

– Как высплюсь, Михаил Афанасьевич.

– Ну, бывай.

***

– Ур-ра! Обнорская, ты молодец! Спасибо-спасибо-спасибо!!! Дай я тебя поцелую!

Кира только отмахнулась, спокойно улыбаясь.

– Не стоит, Киреев, не нужно… Я сказала, это лишнее!