Шрифт:
Снова забралась с ногами в кресло. Закрыла на несколько мгновений глаза, вызывая из памяти образ…
За окном стоял погожий июньский день, весело щебетали птицы и терпкий запах акаций доносился до ее комнаты, дурманя, кружа голову…
Кира схватила карандаш и принялась рисовать. На бумажном листе формата А4 четко проступило волевое лицо с решительным взглядом. Короткая прядь темной волной падала на высокий лоб. Резко очерченные губы изогнулись в полуулыбке. Лицо с бумаги смотрело вполоборота, из-за ворота полурасстегнутой рубашки выглядывало несколько звеньев массивной цепи. Между бровей залегла складочка, благодаря которой выражение лица оставалось сосредоточенным, хмурым…
За дверью послышались шаги – наверное, это мать поднималась к ней. Вообще-то Кира очень любила родителей, а от матери и вовсе не имела секретов, рассказывая обо всем на свете. Но сейчас, заслышав шаги за дверью, она воровато оглянулась и, быстро засунув уже законченный портрет в папку, закрыла ее и схватила книгу.
Инна вошла в комнату, предварительно постучав в дверь, так что Кира даже успела раскрыть книгу на странице с закладкой.
– Можно, дочь?
– Конечно, ма! – улыбнулась она, снова закрывая книгу. – Ты что-то хотела?
– Только узнать, все ли у тебя в порядке.
– Все в порядке, мам. А что может быть не так?
– Например, ты ничего не рассказывала мне про то, как вы там отдохнули на этой своей вечеринке… Тебе не понравилось?
– Ма, да там ничего интересного и не было. Скукотища! Все как обычно: мальчишки напились и стали ко всем приставать.
– Тебя обидели? – осторожно спросила мать.
Кира от неожиданности замолчала, растерянно глядя на нее.
– Почему ты спрашиваешь? – наконец выдавила она.
– Как почему? Ты в последнее время молчаливая такая…
Кира взяла себя в руки и даже улыбнулась.
– Ты что, мам? Ну кто меня посмеет обидеть? Я же Обнорская! Да и Лешка за нас с Анфиской любого порвет!
– Кира!
– Что? – она улыбалась по-настоящему. – Он сам так говорит.
Инна покачала головой.
– Кошмар, а не молодежь!
Они помолчали.
– А что ты сейчас читаешь? – поинтересовалась она, кивая на закрытую книгу на коленях дочери.
– Джек Лондон, «Белый Клык». Оригинал.
– Я знаю, дочь. Ты предпочитаешь оригиналы. Не надоело перечитывать?
– Нет. Каждый раз нахожу для себя что-то новое.
– А что рисуешь, покажешь из последнего? – Инна потянулась было к папке, но Кира поспешно притянула рисунки к себе. – Это секрет?
– Ну… – Кира быстро соображала, силясь придумать что-нибудь более или менее правдоподобное. – Я рисую… Да. Это что-то вроде цикла. Сборник. И… это сюрприз! – лукаво улыбнулась она. – Так что извини, не обижайся, я потом как-нибудь покажу. Когда закончу.
– Хорошо, – понимающе кивнула мать. – Ты же знаешь, как я люблю смотреть твои работы.
– Да, конечно, – согласилась девушка, убирая папку за спину. Инна еще раз понимающе улыбнулась и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
3.
Пробежало лето, наступила осень. В универе снова начались занятия, которые Кира исправно посещала – и лекционные, и семинарные. И при этом оставалась слишком спокойной.
С того вечера, как ее защитил незнакомый парень, прошло уже почти три месяца. А она все вспоминала и вспоминала его. Папка с рисунками пухла, и в основном это были портреты. Вернее, один портрет – с разных ракурсов, с разными взглядами, с разной степенью задумчивости. И все равно – один и тот же…
Кире было досадно, что она так и не узнала имени незнакомца, и обидно: ну неужели она и в самом деле такая непривлекательная?
– Что-то наша Обнорская ходит как в воду опущенная, – как-то вполголоса заметила Анфиса Лехе.
Они сидели на «камчатке» – не записали конспекта и не хотели светиться перед преподавателем.
Леха хмыкнул, подперев челюсть кулаком.
– Ты тоже заметила? – кивнул он, не сводя напряженного взгляда со спины подруги, сидевшей за первой партой – на излюбленном месте «заучки». – Она вообще очень странная в последнее время, ты не находишь?