Начинался этап приспособления к неизвестной доселе жизни вне зоны лагерей военнопленных, в которых прошло все мое детство.

– Ты снова, гад, на нашей улице?! Мы же тебя предупреждали! Мало получил, фашист?! – вдруг возникла передо мной все та же троица.

А ведь действительно предупреждали. Очень давно, еще до болезни. Тогда мы с мамой впервые пошли в гости к Карякиным – у тех появился сын моего возраста. Не было сына, и вдруг появился.

– Взяли из детдома, – говорили между собой взрослые.

– Мама, а что такое детдом? – спросил, когда гости ушли.

– Это дом, где живут дети, у которых еще нет родителей, – объяснила мама, – Родители их там находят и берут себе.

– А откуда появляются дети в детдоме? Их аист приносит, или собирают в капусте?

– В каждом доме по-разному.

– А я был в детдоме?

– Нет, сынок. Мы тебя нашли сами.

– У аиста, или в капусте?

– В капусте. А туда тебя положил аист.

– А он, где взял?

– Спроси-ка лучше у него.

– Где же я его найду? – рассмеялся я.

– Придет время, найдешь, – обнадежила мама.

Сын Карякиных не понравился, хотя был моего возраста и его тоже звали Толиком. Он смотрел на всех исподлобья, ни с кем не разговаривал и ничего не умел.

– Ничего, обвыкнется, – утешались его родители, и соглашалась с ними мама.

– Дорогу в лагерь найдешь? – спросила мама, собираясь от Карякиных зайти еще куда-то.

– Найду, – успокоил ее, – Выйти из подъезда, дойти до перекрестка, перейти дорогу и дойти до проходной, – повторил нехитрую инструкцию.

– Куда лезешь, мальчик? Не видишь, здесь грузчики работают? Трудно, что ли обойти дом? – бросился ко мне кто-то из взрослых. Пришлось обходить.

Я уже вышел на улицу, когда передо мной и возникли те ребята:

– Ты кто такой?! – подлетел ко мне крепыш, явно старше меня, – Ты, что делаешь на нашей улице?! – пугая, замахнулся он.

Еще двое, по виду моих ровесников, с угрожающим видом подскочили справа и слева. В моей жизни ничего подобного еще не было, а потому поначалу даже не почувствовал опасности. Но, на всякий случай сделал шаг назад. Ребята остановились.

– Я Толик. Я здесь живу, – совсем не испугавшись, ответил им.

– Что врешь?! Мы своих знаем. Говори, где живешь?! – снова замахнулся крепыш.

– Сказал же, на этой улице. В зоне, где немцы живут, – ответил ему.

Ребята переглянулись.

– Так ты что, с немцами живешь? – недобро ухмыльнувшись, спросил один из них.

– Ну, да. Они пленные, – начал, было, я.

– Ах, ты, гад! Фашист недобитый! – не дослушав, вдруг взвился вожак, грозно сжав кулаки.

– Дай ему в ухо, Тимоха, чтоб больше не ходил по нашей улице, – подсказал тот, что спрашивал. Второй из свиты незаметно исчез.

Тимоха размахнулся, и я понял – теперь точно ударит и метит прямо в ухо. Инстинктивно уклонился и сразу почувствовал, что падаю спиной через какой-то предмет. Больно ударившись локтем о землю, тут же вскочил на ноги. Предметом оказался исчезнувший, прилегший позади меня. Теперь он оказался между мной и нападающими и пытался вскочить. Не дав негодяю подняться, обеими руками толкнул "предмет" прямо под ноги Тимохе и его дружку.

И все же убежать не удалось. Меня настигли прямо у проходной, где пришлось остановиться у закрытой “вертушки”. От расправы спас выскочивший охранник, но несколько фингалов все же заработал.

– Эх, Толик. Это я виноват, – запричитал гер Бехтлов, к которому попал раньше, чем домой, – Мне надо было научить тебя бить своих врагов.

– А кто такой фашист? – первым делом спросил своего наставника, ведь до сих пор в лагере военнопленных никто никогда не произносил этого слова. Во всяком случае, впервые я его услышал от своих врагов, да еще по отношению к себе.

– Почему ты спросил об этом? – удивился гер Бехтлов.

– Меня так назвали те мальчишки и даже побили за это, – объяснил ему.

– Те мальчишки дураки. Ты не фашист, Толик. Даже я не фашист, хотя и воевал, – негодовал гер Бехтлов, – Дэм криг даз эндэ. Дэм фашизмус даз эндэ, – сердито завершил он.

С того самого дня и до болезни мой наставник ежедневно по два-три часа учил меня рукопашному бою.

И вот они передо мной – трое моих обидчиков. Но, как и при первой встрече, страха нет. Зато есть твердое желание постоять за себя, а главное – уверенность в своих силах и в своей правоте.

– Я не фашист. Мой отец воевал. Эта улица моя. Я здесь живу, – показал им на лестницу.