Шрифт:
– Закажи себе что-нибудь. – Отозвался он сухо.
Я заказал пива, к которому не притронулся – получается, я не успел промочить горло перед тем, как мне его перерезали…
– Извини, я как избалованный ребенок. Но я хочу показать тебе немедленно. Спешим в мастерскую.
– Сейчас-сейчас, – Никита подозрительно озирался по сторонам, – сейчас пойдем. Вот только знаешь что? Мне надо дождаться… партнера. Подписать там кое что. Иди-ка без меня, тебе все равно будет скучно, а я догоню через какой часик.
Ничего не понимая, я безропотно подчинился – Никита всегда оказывал на меня властное влияние. Уже потом, после смерти, я узнал, что он подстроил наш разрозненный уход, чтобы снять с себя подозрения. И полицейским он позже скажет, что я подорвался, переживая за какую-то встречу. И бармен подтвердит, дескать да, был в тот вечер такой – нервный какой-то – забежал, и тут же умчался…
Взволнованный, я кругами истоптал свою малюсенькую мастерскую, наверное, тысячу раз. Наконец, в дверь постучали – я бросился открывать. На пороге стоял Никита, его дьявольское спокойствие было, как опрокинутый на меня ушат ледяной воды. Но ничего – сохранит ли он свое состояние, увидев портрет? Вот главный вопрос того момента. Осмелев, я схватил его за рукав и потащил к картине.
– Сейчас ты увидишь. Сейчас ты все поймешь. Ну, будешь ли ты таким хмурым? Только… Ай! Мне важно услышать твое честное мнение.
Перед картиной я остановился. Заячьей трусостью обволокло сердце – а вдруг он не поймет? Что если портрет, как и все мои работы до – посредственен. Была не была – едва не уронив, я развернул мольберт лицом к зрителю.
Никита застыл. С его лица будто смыло все, что читалось тем вечером. Никита смотрел на портрет, а я Смотрел на Никиту, в котором отражался тот свет, который мне все-таки удалось запечатлеть!
– Так вот она какая… – едва слышным шепотом произнес он, не отрывая взгляд от картины.
Значит, попал! Пряча слезу ликования, я отвернулся к окну – мои руки тряслись, сердце бешено колотилось. Значит, я оправдал твою веру, любимая!
Естественно, я не мог видеть, как Никита в то время заставляет себя отовраться от портрета, как смотрит на меня, как подходит к столу, как берет мастихин, как крадется…
Я только успел почувствовать, как он обхватывает мою голову, и первые из десятков ударов по горлу.
Тогда я ничего этого заметить не мог – детали всей сцены я увидел позже – в Храме Утех, о котором тебе, моя любимая, лучше не знать…
На этом я заканчиваю свою исповедь. Я раскаиваюсь в том, что хотел стать лучше, чем есть. И я понимаю, за что поплатился. Нельзя было поддаваться амбициям, нельзя было идти против своих идей… Пусть даже ради любви… О! Как же больно в этом признаться! Но у меня еще будет время, чтобы осознать полностью… Сколько времени? Не знаю, возможно – вечность…
Но нет, я не в аду. Я сейчас среди тех, кто знает и обмусоливает каждый эпизод каждого прошлого. Получается, сюда я, до встречи с тобой и стремился?
Но ты мне уже не ответишь. Ты ведь не слышишь меня, любимая? Моя Вера…
Я здесь, до конца своих дней без тебя. И так мне и надо – это моя кара за то, что отрекся от прежних Богов, за то, что их трижды предал.
3. Ее исповедь
Сегодня солнце ослепительно ярко, любимый. Именно в такие дни, а вовсе не в дождливые, как некоторые полагают, мне особенно больно. Наверное, потому что ты любил солнце, и в его лучах воспоминания о тебе становятся ярче и теплее…
Пускай это будет моей тебе исповедью. Ты боготворил меня, но даже не подозревал, что сам стал моим Богом: добрым, нежным, заботливым, и, самое главное, любящим.
Почему я это все не рассказывала, а теперь уже никогда не расскажу тебе настоящему, а говорю сейчас той частице тебя, что всегда во мне? Потому что мужчины не понимают самого главного, и мне страшно, что и ты бы не понял: то, что с телом, не важно, но моя душа принадлежала, и всегда будет принадлежать только тебе.
Ещё об этом невозможно говорить вслух, даже вспоминать очень страшно и стыдно, но ты подслушай, как я перебираю воспоминания.
Природа превратила меня из девочки в девушку слишком быстро, гораздо раньше, чем ровесниц. На первый взгляд, странно, наверное, но в этом причина, что в душе я до сих пор ребенок. Ведь мне хотелось игр и ребячества, а получала я злобную зависть девчонок и жадные взгляды парней постарше меня. Да, у меня уже был тот набор «женских прелестей» (до чего же мерзкие, пошлые словечки!), владеть которыми хотелось каждому парню, наравне с другими вашими взрослыми игрушками – автомобилями и оружием.