Данте Марони был замечательным человеком, и ей повезло, что он ее.

***

Ее мать вышла из дома через несколько часов, сказав ей, что у нее есть какие-то важные дела, за которым нужно присмотреть в главном доме, а Амара осталась, она должна была немного побыть в одиночестве, прежде чем уйдёт. Снова прогуливаясь по его дому, она увидела ящики и другие вещи, выстроенные в ряд у лестницы. С любопытством она забралась наверх, заглянула в его почти пустую спальню, а затем увернулась от коробки и поднялась выше в его студию.

Когда она поднималась по последним ступеням, ее поразили воспоминания в этой комнате. Тот первый поцелуй в ее шею, прямо у двери, эти украденные поцелуи после того, как они побыли вместе, ранние утренние моменты, когда она слушала его аудиокнигу и наблюдала, как он лепит. Столько воспоминаний в этом месте и тот факт, что он уезжал, немного расстроил ее.

Она вошла в большую комнату, разглядывая большие окна и множество скульптур вокруг них, а также верстак, освещенный солнечным лучом. Она знала многие из этих скульптур, те, которые он сделал изначально, но многие из них были новыми. Его искусство совершенствовалось с годами, точило само себя, а его творения стали чем-то другим.

Она подошла к руке мужчины, тянущейся через пространство к чему-то, к сухожилиям, венам и выступам на конечностях, красиво очерченных, и тоска в том, как они растягивались, была ощутима. Амара подняла руку, прикоснувшись к его гладким пальцам, ощутив холод глины на кончиках своих пальцев, трепеща перед искусством и своими тактильными чувствами.

— Я был пьян, когда делал это.

Голос из двери заставил ее обернуться и увидеть самого создателя, прислонившегося к стене, в точности в такое же позе, в какой он стоял в ту ночь много лет назад.

Амара почувствовала, как ее сердце чаще забилось при воспоминании.

— Оно прекрасно, — мягко сказала она ему, убирая руку и оглядывая комнату. — Что ты будешь с этим делать?

— Завтра они переедут в особняк, — сказал он ей, медленно входя в комнату. — Я освобождаю эту комнату.

— Я буду скучать по этому, — призналась Амара, снова поглаживая руку. — В подростковом возрасте у меня было несколько фантазий об этом месте.

Она почувствовала, как он шагает рядом с ней, его палец скользит по длине ее обнаженных рук, его губы касаются ее уха.

— Расскажи.

Амара почувствовала лужу влаги между ее ног, ее и без того чувствительная грудь покалывала, а сердце бешено колотилось.

— Иногда, когда... иногда, когда я смотрела, как твои руки держатся за глину... — она замолчала.

Его палец медленно провел по ее руке, оставляя за собой мурашки по коже.

— Да? — он сжал ее мочку между зубами.

Амара почувствовала, как выгибается, ее руки сжимают платье.

— Я представляла себе, как ты кладешь меня на скамью и ласкаешь своими руками.

Его палец дотянулся до лямки ее платья, прошел под ней и потянул вниз.

— Данте...

Это середина дня.

Кто угодно мог войти в дверь.

— И? — спросил он, стягивая лямку настолько, чтобы обнажить одну полную грудь, его пальцы обводили ареолу сводящими с ума кругами, ее грудь вздымалась, когда она схватила его за предплечье.

— Вот и все, — простонала она, когда движения стали расти внутри, так близко к ее напряженному соску, но он не касался его.

— Ты мокрая для меня, грязная девочка? — прошептал он ей на ухо, его голос был плавным и пьянящим, заставляя ее глаза закатиться.

— Да, — выдохнула она.

— Насколько мокрая? — спросил он, его зубы слегка прикусили ее мочку, посылая огненный выстрел прямо в сердце.

Амара задвигала одной рукой, облегчая боль между ног, но он схватил обе ее руки за спину, приподняв ее обнаженную грудь еще выше для своих раздражающих кругов около соска.

— Почему бы тебе не узнать? — она подстрекала его, требуя, чтобы он прикоснулся к ней.

— Обязательно, — заверил он ее. — Но сначала скажи мне, у тебя влажно между ног?

— Да, — призналась она, чувствуя, как капает влага.

— А если я попробую тебя на вкус, ты будешь капать мне на подбородок?

Милостивые боги прелюдии, его грязный рот возбуждал ее.

Она кивнула.

— Скажи это, — приказал он.