Снаружи, тем временем, светило июльское солнце. Льняные шторки на окнах что-то шептали, но я не понимала их язык, но чувствовала дуновение этих слов. Они хотели как лучше, хотели хорошего для меня. Я попятилась.

– Vieni qui 4 , – потянула меня за руку Руби.

И я поддалась, но не поворачивала головы и так и шла за ней, словно мышцу на шее свело. Такая болевая поза.

– Opa, – она постучала носком о ступеньку.

Я посмотрела вниз. В шее что-то хрустнуло. Две ступеньки. Я поднималась на каждую кажется целые вечности. Руби отпустила мою руку и повернула за угол. Нас ждала лестница на второй этаж. Господи, меня ждут еще комнаты, а я уже не хочу идти дальше. Вперед, Кэт. И пока, гостиная не-моего дома. Я зашагала наверх. Второй этаж как второй шанс, и, возможно, в этот раз мне повезет больше.

Хлюп-блюб! Пенопластовые шлепки играют музыку моих шагов. Наверху все по-другому, никаких дребезжащих тарелок и признаков-призраков прошлого. Два белые двери справа, одна – напротив. Раз, два – Руби проходит их и открывает третью. Рядом – ванная комната.

– Toilette 5 ! – восклицает она и сразу два унитаза угрожают мне своими открытыми пастями. – Е?

– Нэ, – быстрее отвечаю на тарабарском, подтверждая свои намерения шагом назад.

Унитазы по-прежнему пялятся на меня. Не дождетесь, думаю я, к счастью, не вслух, придумаю, как разобраться с нуждой. А вы пока поскучайте, ребятки. Когда Руби закрыла дверь, в кране что-то засвистело. Наверное туалетная досада.

Я готова была нестись прочь, но Руби повернула меня на девяносто градусов и закрыла глаза. Мои зеркальные нейроны проделали тоже самое с моими. А, понятно, за этой белой дверью моя комната. Пусть она тоже будет белой или хотя бы с окном.

Руби нажимает на ручку и..

– Tralalala! – голосит она.

Не могу удержать веки на месте и открываю глаза когда еще дверь не успевает распахнуться полностью. Мой новый спальный мир сантиметр за сантиметром обнажает себя. Он белый и солнечный. Мне не может так повезти, а-а-а! Елки-палки, горелые тарталеты, да я в раю.

Когда у меня появился свой дом, мне было четыре года. Папа внес меня на руках в серые стены на высоте самого неба, и я обалдела. Он входил в каждую комнату и говорил: «Вот это детская. И спальня. А это – зааал!»

А потом он поставил меня на ноги и сказал, что я могу ходить везде.

Я и хотела ходить везде, но каждый раз падала. Перед каждой комнатой шлепалась на коленки и вползала в нее. Потом поднималась и ходила до окна и обратно и иногда наискосок.

Чтобы выйти, снова падала на коленки. Мама не видела этого чуда. Она громко разговаривала с кем-то в подъезде. Эхо летело через пролеты с первого на шестой этаж. Я слышала, дверь была открыта счастью.

А папа видел и спросил:

– Зачем ты падаешь?

Не помню, чтобы ответила ему. Вряд ли знала. Зато помню, как папа засмеялся и хотел насмешить маму, но она еще не успела подняться к нам, под облака.

Тогда он сказал:

– Тебе больше нечего бояться. Здесь нет порогов.

И я посмотрела на пол. Точно! Между комнатами больше не было этих невидимых детскому глазу возвышенностей! Этих эверестов, дважды выкорчевавших мне ногти из правого большого пальца. Теперь у меня не было препятствий, чтобы входить в любые двери. Мне больше не нужно было падать, не нужно бояться, а потом плакать и забывать, а потом снова падать!

Вот почему когда папа ушел, я начала спотыкаться на ровном месте. И именно тогда ногти на ногах стали чернеть сами собой.

И мама к тому же умерла.

Руби открывает шкаф. Для меня там есть полка и ряд вешалок. В углу, обтянутые пластиком, чьи-то вещи.

– Questa e ' la tua stanza, – поясняет Руби. – Maksimiliano no, Fabio si 6 , – и она стучит по стенке.

– Максимильано тут? – спрашиваю я и тычу пальцем на пол.

– No, Maksimiliano arriver`a stasera. Parla un inglese perfetto 7 .

– Я тоже инглезе, – пытаюсь радоваться я.

– Va bene, – отвечает Руби, – tuo… opuscolo, vocabolario 8 .

А, она уже знает про волшебные распечатки, три листа итальянских фраз с транскрипциями и переводами. Их Лёля распечатала, а Ирина выдала нам с Димкой в аэропорту.

«Скажете Катиной тете спасибо, – заявила Ирина, – она выбрала шрифт покрупнее, чтобы глаза не уставали, и сделала двусторонними, чтобы деревце спасти».

Я прям здорово про себя посмеялась в их буквенное лицо. Как, ну как можно ограничиться тридцатью предложениями, особенно в незнакомой семье? Димка наоборот ваукнул и стал перебирать листы туда-сюда-обратно в поисках, наверное, сокращенного варианта.

– Никогда это не запомню, – выдал он мне, прочитав по транскрипции числа от одного до десяти.

– А у меня вот что есть, – и я достала из рюкзака краешек своего разговорника. – Сто тридцать страниц, – пояснила я.

– Ты подготовленная, – вздохнул Димка.

Тертая, хотела ответить я, но промолчала ради димкиного спокойствия. Приятно думать, что кто-то признал твою продуманность и считает это плюсом. Разговорник я никому больше не покажу, с ним я как с личным переводчиком. Хоть что-то должно пойти иначе в этот раз. Нет, в этот раз все должно быть по-другому.