— У тебя немножко холодно, — заметил Стиве, жуя ветчину.

— Холодно? Ну, знаешь ли, в это время даже миллионеры перестают топить.

— У тебя есть деньги, Анна? Мне нужно сегодня купить бумаги.

— У меня есть шестьдесят пфеннигов. Золотой нельзя менять раньше воскресенья.

— Ты ужасно пунктуальна.

— Может быть.

— Сколько раз я уже тебе говорил.

— Да, ты много раз мне говорил. Но проповеди ни к чему не ведут, мой милый. Если вас, мужчин, не держать в ежовых рукавицах, то не сведешь и концы с концами. Если бы ты только захотел начать другую жизнь!

— Другую жизнь? Не знаю, что ты хочешь этим сказать. Не могу же я стать государственным канцлером.

Стиве сердито крутил усы.

— Не волнуйся, Стиве. Оставь свои усы в покое. — Анна Ксиландер добродушно засмеялась.

— Вы, женщины, все похожи одна на другую. — Стиве выпил свою рюмку и положил на тарелку кусок селедки. — Хорошая вещь — селедка. Пока на ужин есть селедка, можно еще говорить об идеализме. Твой брат Мартин только ею и питается.

— Неужели этот осел действительно хочет жениться? — с негодованием спросила Анна, делая жест отвращения.

— Да, это уже решено. Он так влюблен в Гизу Шуман, что каждую ночь напивается и, возвращаясь домой, рычит свадебный марш.

— Но ради бога, Стиве, скажи, откуда у него средства для женитьбы?

— Откуда? Да ниоткуда. Он нашел какого-то идиота графа, которому предсказывает артистическую карьеру, и питается им в данную минуту.

— Этот человек погибнет.

— Многие должны гибнуть. Иначе другим не удавалось бы вылезать наверх.

— И Гиза согласна?

— По-видимому. Впрочем, мне кажется, с ее стороны это шаг отчаяния.

— Бедная девушка с каждым днем падает все ниже и ниже.

— Да. Такова жизнь.

— Это смешно, Стиве. Жизнь вовсе не такова. Что это вообще за глупость: «такова жизнь»?

— Кстати, Анна, я забыл рассказать тебе самую важную новость. Рената Фукс исчезла вчера вечером.

— Исчезла?!..

— Да, представь себе. Сегодня рано утром Вандерер явился ко мне в полном смятении. Она ушла вчера вечером и больше не возвращалась. После обеда я нашел его в кафе в еще большем отчаянии. Он хотел обратиться к полиции, но мы убедили Анзельма, что это не имеет смысла и только вызовет скандал. Он полагает, что Рената у какой-нибудь подруги. Но с ним что-то неладно. Он точно сумасшедший.

— Мне жаль его и ее тоже. Красивая девушка. Недавно я встретилась с нею в дворцовом парке, и мы долго разговаривали. Она собиралась как-нибудь зайти ко мне.

— Но вот что удивительнее всего. В пять часов я проводил Вандерера домой. Вдруг около Ветеринарной школы к нам с визгом подбежала собака, которую Рената взяла с собой. Это совсем загадочно. Вандерер чуть не лишился сознания. Я предложил ему идти вместе со мной к тебе, чтобы не оставаться одному. Но он не послушался меня и побежал домой.

— Наверное, с ней что-то случилось, Стиве. Не понимаю, как можешь ты быть так спокоен. Тут произошло что-нибудь страшное.

— Брось, ничего страшного с ней не случилось. Ведь мы живем в культурном государстве.

— Все вы, мужчины, какие-то лягушки. Потому я вас так и презираю. А что говорят другие?

— Ты ведь знаешь их. В кафе был еще Гудштикер. Он тоже первым делом хотел идти в полицию.

— Гудштикер! Эта отвратительная чернильная душа!

— Перестань, пожалуйста. Твой злой язык действует мне на нервы.

— Вот увидишь. Мое чувство не обманывает, меня. Они поболтали еще с четверть часа, затем Стиве ушел, напутствуемый наставлениями возвратиться пораньше.

Анна Ксиландер надела туфли, села в уголок дивана и взяла газету, где была помещена критическая статья Стиве о последней книге Гудштикера. Стиве писал в своей обычной манере, стараясь никого не обидеть; но его пространные размышления все же были проникнуты затаенной горечью. В заключение он говорил: «Да, нет сомнения, писатель пишет „красиво“; но в последнее время он стал сладким и мягким, как печеное яблоко, вполне пригодное для желудка буржуа».

Анна улыбнулась такому сравнению. До чего храбр этот человек, когда у него в руке перо! Он топит в чернилах королей.

Вдруг раздался звонок. Анна испугалась. Кто мог прийти в этот час? Стиве? Это было бы странно, да и звонок не его. Анна зажгла свечу, вышла в коридор, открыла дверь и чуть не выронила из рук подсвечник: перед ней стояла Рената.

Анна Ксиландер открыла рот для приветствия, но в ее голове в одну минуту пронеслись мысли о Вандере-ре, о Стиве, о романтическом приключении, и она вместо приветствия спросила, кто открыл Ренате ворота, как будто это было для нее самое важное. Рената ответила, что ворота открыл какой-то господин, живущий по соседству и вместе с ней подошедший к дому.