– Не говори глупостей, Лиз, – устало произнёс Вадим, садясь рядом со мной на диван. – Алина здесь ни при чём. Просто, я больше тебя не люблю. Ты не устраиваешь меня ни как женщина, ни как личность, ни как будущая супруга. Ты- тень своей мамаши, её отражение. А меня бесит твоя мамаша.

Последнюю фразу Вадим произнёс раздельно, громко, с нарочитой злобой.

Я смотрела на него, на голову, увенчанную чёрными кудрями, на тонкую шею, на выпирающий кадык, на острый подбородок, на сведенные к переносице густые брови, на длинный нос и плотно-сжатые узкие губы. Смотрела и понимала, что безумно люблю этого мужчину. Мужчину- романтика, мужчину – весельчака и балагура, мужчину – ангела, внимательного, великодушного, благородного. Он прав, я долго, слишком, непозволительно долго злоупотребляла его терпением, его чуткостью, его трепетом передо мной. Ни каждый бы выдержал характер моей мамы. А он терпел, улыбался, шутил. Но долго это продолжаться не могло. Да, я сама виновата. Но как же всё исправить? Ведь это ещё не конец? Ведь есть же какой-то способ удержать Вадима?

– Вадим, давай уедем от неё, на север, в пустыню, к чёртовой бабушке! Увези меня! Только не оставляй, не бросай!

Я кинулась к нему, как в воду, желая ощутить тепло его тела, услышать мерный стук сердца, почувствовать прикосновение узких, слегка влажных ладоней на своей спине. Кинулась и с начала не поняла, каким образом оказалась лежащей на пыльном протёртом ковре с тошнотворными серыми узорами. А когда осознала случившееся, разрыдалась, громко, надрывно, в полный голос.

– Не унижайся, – жёстко прозвучали слова откуда-то сверху. – Уходи! Мне противно смотреть на тебя! Ты жалкая, ты гадкая, ты слабая. Не вынуждай меня выбрасывать тебя за дверь, как приблудную псину.

Как добралась до дома, не запомнила. Сбросила в прихожей куртку и ботинки, прошла в ванную, затем, закрылась в своей комнате, рухнула на кровать и долго лежала, уткнувшись в подушку.

Стучала в дверь мама, что-то говоря о семейной традиции собираться за ужином, возмущался отец, А я плакала. Имею ведь я такое право – поплакать? Не всё же радовать мамочку и папочку своими успехами, улыбаться да порхать?

– Лиза, я всё тебе сказал, – прозвучал усталый голос из трубки. – Забудь этот номер. Где твоя девичья гордость?

Смешок, щелчок, тишина. Скользкая, с привкусом соли. А может, это слёзы бегут по лицу? Всё кончено, больше не будет Вадима, торопливых встреч в его маленькой квартирке, долгих вечерних разговоров по телефону, не будет счастья.

А в зале играла музыка, за нашим столиком велась оживлённая беседа. Бывшие однокурсники радовались встрече, вспоминали прошлые студенческие деньки. Их жизнь удалась, и теперь эти люди могли с полным на это правом, опрокидывать в себя рюмку за рюмкой, заказывать друг для друга песни ресторанному музыканту, и пьяно философствовать о предназначении человека, линиях судьбы и закономерностях событий. Поспешила туда, к счастливым матерям и жёнам, к успешным гастроэнтерологам и пульмонологам, к людям, которых я когда-то, что уж греха таить, немного призирала, осуждала за недостаточное рвение в учёбе, раздолбайство, молодую, студенческую бесшабашность и безответственность. Раз уж пришла, надо напиться, утонуть в пусть неестественном, пусть натужном, но всё же веселье. Ведь не для того же я поругалась с родителями, чтобы вот, прямо сейчас уйти. Да и новому, для моей скромной зарплаты, слишком дорогому платью, которое я вряд ли когда-то ещё надену, незачем пропадать.

– Лизок! – пьяно завопил кто-то из однокурсников. – Давай выпьем за встречу!

Я вместе со всеми чокнулась своей рюмкой, а потом, опрокинула в себя золотистую жидкость с терпким вкусом.

Через несколько минут ощутила, как окружающие краски становятся ярче, музыка веселее, компания теплее. Хороший вечер, душевные люди, отличный коньяк. И шут с ней, с несостоятельностью в жизни! У меня есть в рукаве козырная карта – мой дар. Я воспользуюсь им и верну себе Вадима. Ведь в любви, как на войне хороши все средства. А инквизиция пусть катится ко всем чертям!

Но, кажется, я вновь разбудила лихо, правда уже не в лице матери. К нашему столику направлялся один из инквизиторов, широкоплечий, высокий, гладковыбритый. Всё, и стильная стрижка с пробором на бок, и золотые запонки, и туфли, наверняка из крокодиловой кожи, просто вопило о его достатке. Он двигался плавно, по-кошачьи, словно вовсе и не вливал в себя бокал за бокалом. Отутюженный, дорогой костюм кремового цвета сидел на нём идеально, хотя, было заметно, что немного стеснял своего обладателя. По всей вероятности, мужчина привык носить более свободную и лёгкую одежду.

Самодовольно улыбаясь, он подошёл к нам, обдавая холодным запахом своего дорогого парфюма.

Спокойно, Лиза! Ты ему не нужна, он просто хочет о чём-то спросить. Сейчас узнает и уйдёт, отвалит, сгинет. А ты незаметно покинешь ресторан. Ведь этот красавчик не на работе, он отмечает свой профессиональный праздник, отдыхает.

– Позвольте пригласить вас на танец, – услышала я рядом. Ласковый голос, бархатный, вкрадчивый. Урчание тигра перед трапезой. Тигра, знающего, что его жертва никуда от него не денется. Зелёные глаза пронизывали насквозь, гипнотизировали, завораживали, затягивали смертельной воронкой. И я невольно отметила, насколько гармонирует эта зелень с каштановым цветом его волос. Идеальный мужчина, красивый, сильный, властный, но весьма опасный, для таких, как я.

Пауза затянулась, весёлая фривольная песенка сменилась какой-то лирической тянучкой. А я ощутила лёгкий укол в области сердца, не больно, но довольно чувствительно. Дрожь усилилась. Показалось, что мне перекрыли кислород. Воздух стал густым, горячим, непригодным для дыхания. Да, мне стало страшно, и этот страх отуплял, до слёз, до головокружения, до отчаянного желания звать на помощь. От человека в кремовом костюме веяло тьмой и стылостью застенков, словно за мной явилась сама смерть.

– Беги! Беги! Беги! – кричали мне все инстинкты, но тело онемело от животного, иррационального ужаса. Я почувствовала противную струйку холодного пота, пробежавшую по спине.