Филипп ударил рукой по стене. Его глаза, зеленые, как и у брата, зло блестели от слез.

— Я не понимаю! Не понимаю, Полина. Анри ведь не мог. Почему все твердят одно? При этом настоящий убийца разгуливает на свободе, а его даже никто не ищет. Хотят предоставить народу наиболее вероятного преступника?

— Видимо, так.

— Твари!

И Фил рухнул на стул, закрывая лицо руками. Я протянула руку, погладила его по плечу, но он отшатнулся. Ему не нужна была моя жалость.

— Где ты был допоздна? — решила, что тему лучше сменить. Вот только ответ поставил меня в тупик.

— Пытался пробраться в светлую башню. Почти получилось, заметили в последний момент, еле ноги унес.

Заметили в последний момент? Покосилась на Филиппа уже совсем другим взглядом.

— Это безрассудно.

— А что ты предлагаешь? — фыркнул он. — Ждать? Пока Анри казнят? Просто потому, что так надо?

— Если бы тебя поймали, ему было бы еще хуже. Сказали бы, что ты решил замести следы.

— Два дня спустя?

— А им-то какая разница?

Филипп опустил голову, признавая мою правоту. Так мы и сидели какое-то время, не глядя друг на друга. Время перевалило за полночь. Глаза слипались.

— Может, ляжем спать? — спросила я.

Фил так посмотрел, что вопрос показался мне неуместным. Сама, не раздеваясь, забралась под покрывало и закрыла глаза, на всякий случай оставив ему часть спального места. Не прошло и четверти часа, как кровать скрипнула. Филипп все-таки лег. Вот только уснуть не мог — вскоре я услышала тихий всхлип. Еще и еще один. Развернуться — сбежит. Я все-таки ему чужая. А лежать и слушать — разрывается сердце. Я не выдержала, повернулась, чуть не уткнувшись носом в пушистый затылок. Погладила по спине и затихла — пусть знает, что я рядом.

— Спасибо, — донесся тихий ответ. — Спасибо, что не веришь.

Я вздохнула, посомневалась мгновение — и обняла мальчишку. Так и уснула, а когда проснулась, за окном едва рассвело. Постоялый двор тонул в тишине, которая казалась зловещей. Полежала немного, не желая будить Филиппа. Вот только разве он спал? Стоило пошевелиться, как тот обернулся:

— Ты проснулась? Может, пойдем уже?

Да, его мысли были не здесь — и мои тоже. Поэтому собиралась я быстро — поправила платье, переплела волосы, накинула тонкий плащ с капюшоном. Утром бывает прохладно, и он не вызовет вопросов, а капюшон пригодится. Фил и вовсе только причесался. Он казался таким бледным! И вчера мы были настолько измотанными, что даже не обработали его раны. Сейчас он еле оттер кровь со лба, я заклинанием убрала синяк и ссадину с его лица.

— Идем! — взмолился Филипп.

— Хорошо, хорошо.

Снаружи было свежо и пусто. Будто толпа, набушевавшись за ночь, улеглась подобно шторму на море. За всю дорогу до богатых кварталов мы встретили всего пару человек. Улицы словно вымерли, и было не по себе.

— Знаешь, у меня такое чувство, что вчера нам все приснилось, — не выдержал гнетущего молчания Филипп.

— У меня тоже, и уже не первый день, — ответила я. — Все время кажется, что я проснусь и все будет, как прежде. Но не будет.

Фил задумчиво кивнул. А я впервые обратила внимание, как не похожи они с Анри. Анри был светлым, открытым человеком. Рядом с ним было тепло и уютно. Он часто смеялся и улыбался. Фил был совсем другим. Я, конечно, понимала, что мы встретились не при наилучших обстоятельствах, но, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, Фил по характеру казался одногодком Анри. Сосредоточенный, хмурый, упрямый. Я рядом с ним чувствовала себя не взрослой, а ребенком под строгим присмотром старшего брата.

— Не лети, — перехватила сто за локоть. — Надо соблюдать осторожность.

Фил только дернул плечом — и снова помчался вперед. Поэтому и получилось, что на площадь, которая находилась за две улицы до их дома, он вырвался раньше меня на пару биений сердца. И еще не видя, что там, я поняла — нечто страшное. Потому что с мгновение назад живого лица сразу схлынули краски жизни. Филипп замер, судорожно хватая ртом воздух. Я выбежала за ним — и едва сдержала крик.

Площадь была пуста. Только в центре маячила импровизированная виселица. Кто сколотил ее так быстро, я не знала. Материалом послужили обуглившиеся доски, которые скрипели от малейшего ветерка. А на ней… Хотела бы я не видеть и не знать, потому что родителей Филиппа можно было узнать только по грязной одежде. Я видела вчера это платье на графине Вейран, и костюм графа тоже казался знакомым. А на лицах и телах не было живого места. Сплошная рана, будто налетел ураган — и изломал, швыряя на камни. К горлу подкатила тошнота. Я закусила губу, слепо шаря руками, чтобы найти хоть какую-то опору.

И только в эту минуту с губ Филиппа сорвался рык. Даже не рык — рев раненого зверя. Я схватила его в охапку, прижала к себе, не давая развернуться.

— Не смотри, — шептала, удерживая. — Не смотри.

Он дышал тяжело, глухо. Но больше не пытался обернуться, а у меня выбора не было. Я не верила! До конца не верила, что кто-то мог совершить подобное. На виселице было выведено углем: «Смерть тем, кто породил убийцу». «Как? Как так можно? Как?» — спрашивала себя снова и снова. Только вчера я говорила с графиней Анжелой. Только вчера ее супруг приказывал Жерару проводить меня, чтобы толпа не отыгралась за то, что вышла из их дома.