В другое время я бы непременно заметила, что вокруг начало происходить что-то странное и удивилась бы тому необычному взаимопониманию и едва ли не дружбе, которая постепенно сложилась между моими сокурсницами и Ярославом — существами с таких разных планет, что, казалось, они никогда не найдут общий язык. Но, тем не менее, факт оставался фактом. Вокруг творились настоящие чудеса взаимопонимания, да только я была к ним по-прежнему равнодушна.

Уже потом я узнала, что все началось с общих совещаний, какую же байку придумать для преподавателей, явно намекавших на мои скорые проблемы с допуском к зачетной неделе и летней сессии. Идеи в процессе обсуждения всплывали самые невероятные: Ясочка, невинно хлопая ресницами, предложила в качестве причины моего длительного отсутствия неудачный аборт и тяжелые последствия после него. Позицию свою она аргументировала тем, что это вполне реалистично, сейчас все делают аборты и, кроме того, такая история вызовет сочувствие у женской половины наших педагогов, которые, конечно, тоже не раз делали аборты. Однако ее версия не встретила всеобщего одобрения, равно как и предложение Соломии о том, что я объявила бойкот и политическую голодовку вследствие победы коммунистов на недавних выборах.

Далее разгорелся спор между Ярославом и Анечкой, которые отстаивали каждый свою версию — "перелом ноги" и "острая пневмония". Уверенная победа досталась, как всегда, Анечке, которая уложила противника на лопатки заявлением, что она, дескать, и справку сумеет достать, никто и не догадается, что она липовая, у нее все нужные связи давно налажены. А вот сможет ли Ярослав достойно подделать рентгеновский снимок перелома — это еще вопрос.

Вскоре Ярослав по-джентльменски признал свое поражение, особенно после того, как неугомонная Анечка принесла и помахала перед его восторженным лицом настоящей медицинской справкой, выписанной на мое имя, да еще и со всеми необходимыми печатями. Яр картинно приподнял руки в пораженческом жесте, признав ее величие и всемогущество, чем раз и навсегда завоевал благосклонность звезды потока. Ну, а Анечку привлекала сама возможность заиметь в друзьях такую яркую и экзотическую птицу.

С тех пор каждый визит Яра в наше скромное жилище превращался милые приятельские посиделки с коронным студенческим блюдом — жареной картошкой и томатным соком, а иногда и чем покрепче. Вся честная компания живо обсуждала создавшуюся ситуацию и пути выхода из нее (правда, за все это время они ни капли не продвинулись в решении проблемы), постепенно переходя на вопросы более личного характера.

Ярослав давал Ясе и Анечке советы по поводу внешнего вида, от которых они, ахая, приходили в восторг, и даже умудрился успокоить Соломию, все еще страдавшую из-за итогов выборов, и найти для нее отдушину — привлечь к очередному расследованию на тему разбазаривания средств в благотворительных фондах.

К началу мая жизнь в нашей комнате вновь вошла в мирное и привычное русло со всеми обязательными составляющими — неподвижным существом, сидевшим в своем уголке и четверкой веселых приятелей, которые собирались под одной крышей для задушевных разговоров, иногда проверяя существо на предмет "не померла ли".

При этом все они свято верили в то, что в один прекрасный день я оживу, просто так, вдруг, сама по себе — просто потому, что мы были молоды, а в мире молодых не случается никаких трагедий и нехороших происшествий.

Но в скором времени ситуация усугубилась, когда в один из теплых вечеров я привычно легла, укрывшись одеялом с головой и поутру не поднялась, приняв ставшую уже традиционной позу блаженного созерцателя стены.

К тому времени я мало походила на человека, напоминая скорее туманный призрак себя самой. Очень сильно исхудав, я выглядела теперь как замученная жертва голодовки, одежду не меняла очень давно, о каком-то расчесывании или умывании не могло быть и речи — мне все это казалось бессмысленным. Единственное, куда я изредка ходила, придерживаясь за стенку и дождавшись, пока все в общежитии разбегутся на учебу, было так называемое место общего пользования. Мое тело кое-как продолжало функционировать в необходимом для жизни режиме, и это меня очень сильно расстраивало.

Но, похоже, грустить по поводу собственной живучести оставалось недолго. Мой некогда здоровый организм начал давать сбои и первым признаком ухудшения стала жесточайшая бессонница.

Сон, это блаженное забытье, тоже решил прервать со мной всякие отношения, чем поставил мою психику на грань помешательства. В конце концов, до этого мое жалкое прозябание прерывалось хотя бы коротким ночным отдыхом, когда я впадала в тяжелую, обволакивающую, словно плотная вата, дремоту, без сновидений, без ощущения легкости после пробуждения. Но это было необходимое условие существования, равно как и пара стаканов воды или автоматически прожеванное яблоко или сухарик.

Теперь же я просто не могла надолго уснуть. Лежа ночи напролет с закрытыми глазами, я прислушивалась к какофонии ночных звуков — к поскрипыванию кроватей под ворочающимися во сне девочками, к перешептыванию листьев за окном, крикам полупьяных прохожих вдалеке, к ночным перебежкам соседей по общежитию, жужжанию мух и комаров, проникавших в нашу комнату вместе с весенним воздухом, свежести и ароматов которого я не ощущала.

Пару раз за ночь я проваливалась в легкое забытье, минут на десять, не более, а в остальное время просто лежала и слушала происходящее. Это было так необременительно и навевало такой покой, что постепенно у меня пропало желание вообще открывать глаза.

Смотреть в одну точку давно надоело. Камень, ставший к тому времени совершенно пустым, потерявшим все следы давних прикосновений Марка, я закатила под кровать. И это стало последней, жирной точкой в решении проститься с абсурдной и бессмысленной жизнью.

Теперь у меня было лишь одно желание — отрешиться от всего, утонуть, раствориться в тихих, убаюкивающих звуках ночи, пройти сквозь них, очутиться в другом месте, в другом мире, забыть свое земное существование, забыть Марка, забыть себя. Стать никем, бесплотным духом. Невесомым, кружащим в очень светлом, практически белом пространстве, облаком, паром, дымкой, которая окончательно развеется от дуновения легкого ветерка. Возвращение к прежним дням, с подъемами по утрам, традиционной суетливой беготней в попытке решить какие-то мелкие студенческие проблемы казалось не просто невозможным. Оно казалось смешным и нелепым