Осмотрев аппаратуру, мы остались довольны. За последнюю неделю нам на чём только не пришлось выступать, а тут просто царские условия. Свой комплект аппаратуры, сделавший нас в некотором роде знаменитостями, сегодня можно будет оставить в автобусе. Обойдёмся комбиками и инструментами, а то с этой суетой мы уже не пойми кто: то ли грузчики, то ли музыканты.

Сегодня второй день Олимпиады, и синоптики обещали дождик. Странно, вроде с тучами бороться — дело не хитрое, но отчего-то этого никто сделать не удосужился. Не спрашивайте, почему руководство страны решило, что парад, перед которым эти тучи всегда разгоняют, для людей важнее, чем Олимпийские Игры. Сам не знаю.

Выступление перед многотысячной аудиторией для ребят из "Монолита" дело непривычное. Со сцены видны пока ещё пустующие ряды сидений, уходящие вдаль безбрежным строем. Они откровенно пугают своим количеством и масштабом. Вижу, как волнуются наши парни, но стараются не подать виду. Больше всех переживает Галка. Вот уж кто умеет переживать от души! И переживать ей сегодня предстоит дольше всех. Она у нас в короткой часовой программе только на последние четыре песни выходит.

— Золотко, ты у меня самая красивая, а поёшь так вообще лучше всех в мире, — шепчу я ей на ушко, когда мы, успев настроиться, уходим за кулисы.

— Я, наверное, сегодня бледная, и причёска на ветру разлохматилась, — порывается она вырваться из моих рук и улизнуть в поисках зеркала.

— У тебя замечательная причёска и сама ты чудесно выглядишь, — воркую я, успокаиваю я её, прибегнув к помощи артефакта, передающего настроение.

— Ага, а сейчас врёшь, — тут же выкупает она мою хитрость на слух, — Опять на мне какие-то свои штучки испытываешь?

— Ничего не вру, — максимально серьёзно отвечаю я ей, улыбаясь одними глазами, — Но тебе же лучше стало?

— И правда, легче, — расцветает Галчонок, — Сейчас бы кружечку кофе с кусочком шоколада… — просительно протягивает она, щуря хитрые глазки.

— Тогда пошли к тебе в гримёрку, там ты пока одна, — тороплю я её, услышав первый звонок, — Будет тебе и кофе, и какава с чаем.

Что-то неладное я почувствовал в середине отделения. По залу словно волна пошла. Сначала стали приподниматься люди на последних рядах, а потом всё ближе и ближе к сцене. Глядеть против света софитов непросто, но всё-таки я смог заметить, что головы люди поворачивали набок, разглядывая человека, идущего по боковому проходу.

Похоже, и осветителей это внимание заинтересовало, и один из них, словно невзначай, скользнул светом прожектора по идущему там человеку.

Ба! Да к нам Владимир Семёнович пожаловал! Собственной персоной!

Высоцкий приветственно махнул зрителям рукой и скромно уселся на крайнее место ряду в седьмом — восьмом.

Пару песен он выслушал, сдержанно аплодируя вместе со всеми остальными зрителями, а после первой Галкиной песни вскочил на ноги, и начал хлопать, подняв над собой руки. По крайней мере ползала последовало его примеру, а сам Высоцкий, закончив хлопать, хулигански свистнул в два пальца.

Сорвавшийся на свист усатый контролёр, добежав до нарушителя и разглядев его, лишь ухмыльнулся в усы, и погрозив артисту пальцем, важно ретировался на своё место. Любит и знает народ Семёныча. Мне бы такая проказа точно просто так с рук не сошла.

— Прослушал я все твои записи. Особенно меня "Городской романс" впечатлил. Даже странно, что он у тебя только на кассетах вышел, — сказал мне Владимир Семёнович, когда мы с ним после окончания нашего отделения вышли покурить на улицу, прячась от лёгкого дождика под каким-то навесом недалеко от служебного входа, где страждущие устроили себе полноценную курилку.

— Комиссию на "Мелодии" не прошёл, — пожал я плечами, — Видимо решили, что идеология в песнях людям нужнее.

— Да, с идеологией в стране перебор, этого не отнять, — поломал в пальцах Высоцкий недокуренную сигарету, и выбросив её в урну, тут же вытащил из пачки следующую, — До "Сторожевого" уже дожили, а выводов никаких не сделали.

— До какого сторожевого? — не понял я оговорки, показавшейся мне странной.

— Ты фильм "Броненосец Потёмкин" смотрел? — покосился он на меня.

— Мельком. Старый он больно, — наморщил я лоб, пытаясь вспомнить, а видел ли я вообще когда-нибудь этот фильм.

Пожалуй, что нет. Скорее я слышал о нём в связи с упоминанием на "Мосфильме" про режиссёра Сергея Эйзенштейна и оставшейся на стендах экспозицией к его столетнему юбилею, выставленному в одном из холлов съёмочного павильона.

— Лет пять назад экипаж новейшего большого противолодочного корабля "Сторожевой" взбунтовался. Причина мятежа как раз и была в засилье идеологии и пропаганды.