– У мужчины должен быть большой! – вставила Матанга, и Сидхайка чуть не подавилась: поперхнулась, слезы брызнули из глаз. Валера растерянно завозился в кресле, вцепился в подлокотники.

– А у меня что, для вас маленький? – спросил он обиженно.

– Нет, – закричал Сидхайка, – у него просто "зеркальная болезнь" – из-за живота не видать!..

Андрей испугался за Валерика: он весь посерел, поджал губы, на глаза навернулись слезы. Девушки тоже заметили эту перемену и притихли.

– Что у тебя за рисунки на стенах? – спросил Андрей, чтобы отвлечь гуру.

– Это янтры, энергетическая живопись… – нехотя, как если бы каждое слово давалось ему с большим трудом, проговорил Валерик. – Специально для медитации. Им соответствуют мудры и мантры, которые нужно знать, чтобы найти вход в янтру… Но это для продвинутых – тебе это не к чему. – С каждой сказанной фразой он, казалось, еще больше впадал в амбицию: речь его замедлялась и становилась тише. – В общих чертах… Дело в том, что энергетика человека соответствует энергетике космоса… Как говорят тантрики: что есть в тебе, то есть и там; а чего нет в тебе, нет и там… Так как человеческое тело заключает в себе все силы космоса, они концентрируются в центрах, которые расположены вдоль всего позвоночного столба и имеют форму лотоса… Вот, например, на этой, – Валера указал на одну из картинок, – квадрат с четырьмя выступами означает четырехлепестковый лотос, который соответствует самой грубой материи, расположенной в районе гениталий… – Вдруг он развернулся к Матанге и почти закричал: – У твоего бывшего, наверно, больше был?! Он-то уж точно весь в корень пошел! Метр с кепкой!..

– Ты что, рыбка! Рядом с тобой никакого сравнения, – начала гладить его по плечу Матанга. – Ты самый большой, самый умный…

– И потом дело же не в размере, а в умении, – внесла свою лепту Хайка. – Мал золотник… – Матанга толкнула ее под столом – Андрей почувствовал, как толчок передался его ноге.

– Пойдем покурим, – предложил он Валерику. Тот молча встал, и они вышли во двор.

– Что-то долго их нету, – сказал Валера отрешенно. Он открыл калитку, переступил порог, Андрей последовал за ним. – А, легки на помине. – И правда, в начале улицы показалась пылящая "девятка", из окна неслась музыка и торчали чьи-то голые ноги.

– Шлюх деревенских сняли… – Валера прищурился, вглядываясь в людей, сидящих в машине. – Ну, точно! Нельзя Борисыча с Геной отпускать!

"Девятка" юзом повернула к дому, подняв волну песка, – внутри завизжали, заглушив магнитофон, – и стала как вкопанная в метре от ворот. Из нее выпали Гена, Борисыч и… две сегодняшние попутчицы, обе уже пьяные. Увидев Андрея, они хихикнули и поздоровались. Гена сгреб обеих в охапку с самодовольной, деревянной улыбкой и начал таскать кругами, но чуть не уронил . Толстая вырвалась, а вторую, высокую, он не отпустил.

Володя сдал назад, чтобы заехать в ворота, но открывать никто не спешил.

– На хрена вы их притащили! У меня что тут, постоялый двор! – выговаривал вполголоса в стороне Валера Борисычу. Тот оправдывался. Гена с бутылкой пива в одной руке и с девушкой в другой что-то кричал Володе, стараясь перекрыть хлопающую, как выбивалка по ковру, музыку. Валера посмотрел на них и махнул рукой. Толстая девушка осталась одна, она сосредоточенно курила, запивая дым пивом. Андрей пошел открывать ворота. На крыльце стояла Матанга, чернее тучи.

– Давай и твою загоним… – сказал Валера, думая о чем-то другом.

– Пусть там стоит, кому она нужна.

– Ты не знаешь – тут война! Угнать не угонят, а какую-нибудь пакость сделают. Вон, видишь: уже на стекло плюнули.

На боковом стекле, и правда, появился какой-то белесый подтек.

– Может, то корова лизнула?

– Корова!.. – проговорил с горькой усмешкой гуру.

Володя достал из багажника сумку с водкой.

Андрей загнал "молнию" и поставил рядом с "девяткой", подошел к Валерику.

– Зачем он их привез? – он же трезвый: разве не понимает, что они этого терпеть не могут! И не выгонишь: обидится, – пожаловался гуру майору.

– Пойду пройдусь по лесу, – сказал Андрей.

– Куда ты-то уходишь! Что я тут один буду делать?

– Где же один – вон вас сколько!

– А!.. – Валера махнул двумя руками. – Только не заблудись, у нас тут заблудиться – раз плюнуть. – Он стал объяснять, как спуститься к реке.

Но Андрей выбрал другую дорогу, через деревню. Ноги сами несли под гору. Ему встретились дети, они замерли, с одинаково бессмысленным выражением под выгоревшими ресницами. И пока он не скрылся из виду, их расплывчатые от размазанной грязи лица поворачивались за ним, как локаторы. На другой улице валялся пьяный мужик в нескольких шагах от калитки. "Может быть, он прав: и деревня действительно вырождается", – думал Андрей. Он повернул в проулок, и там ему попался старик, ведущий под уздцы тяжеловоза, черно-пегого с рыжей гривой, с лохматыми ногами. Сам вожатый был под стать коню: рослый, грудь, как каток, заломленная кепка едва держится на широком, седом затылке, на ногах юсовые сапоги. Во дворе дома, ворота которого были открыты, дородная старуха в заношенном халате развешивала белье, седые пряди выбились из пышной копны и растрепались по ветру. Она подняла руки, чтобы прищепить ветхую ночную рубашку, движением исполненным спокойной грации в бесформенном уже теле. Две лохматые, широколобые собаки лежали в воротах и без всякого выражения смотрели на прохожего. И дети уже не казались ему слабоумными: у них обветренные, неправильные, но красивые лица, от которых веет какой-то первозданной свежестью, – чистые, хоть и грязные, думал Андрей.

Выйдя из деревни, он прошел немного по дороге и свернул в бор. Было уже жарко. Он шел по бору, как по пустому залу. Солнце опоясывало чешуйчатые колонны сосен, стлалось по рыжей от игл земле, путалось клубком огня и черноты в кустах, слепило, словно зеркальный пол, отражаясь от листьев папоротника. Пахло горячей хвоей. Паутина горела переливчатыми лоскутами, за ними лес тонул, как в зазеркалье. Большинство нитей были невидимы, и Андрей в который раз начинал отмахиваться и сдирать сухую, липкую гадость с лица, ругая пауков и себя за то, что опять потерял бдительность.