«Иммигранты совершенно не были готовы к таким условиям жизни, – писал Раваж. – Первым осознанием человека по приезде в Нью-Йорк было понимание того, в каких ужасных условиях были вынуждены жить его соотечественники. Потом иммигрант привыкал, ему приходилось смириться с тем, что здесь придется жить точно так же, после чего он с фаталистической отрешенностью констатирует, что это – Америка». Люди ютились в невероятно тесных условиях в темных квартирах по десять человек в комнате, зачастую отделяясь от соседей висящей простыней. Мужчины, работавшие в Старом Свете докторами и адвокатами, были вынуждены продавать вещи на улицах. «Пресловутая американская свобода, – писал Раваж, – означала, что уважаемым гражданам приходилось продавать капусту с ужасных тележек и жить в грязных трущобах, в которые не попадал и луч света».

Несмотря на сложности, члены семьи Соломонов нашли себе работу. Родители открыли бизнес по производству шляп, а Селия, когда выросла, пошла работать продавщицей в универмаг «Вулвортс», где спустя некоторое время стала бухгалтером. Ее привезли в Америку еще ребенком, поэтому она говорила по-английски настолько хорошо и совершенно без акцента, что ее собственные сыновья могли усомниться в том, что она действительно родилась в Румынии. Со стороны матери у Стэна были все предпосылки для того, чтобы стать настоящим стопроцентным американцем.

Ианку покинул родину уже к ближе концу исхода евреев из Румынии. Он прибыл на остров Эллис 6 августа 1906 года на корабле «Ниу Амстердам» (что значит «Новый Амстердам»), отплывшем из Роттердама. У него не было никакой собственности, кроме одежды на плечах и четырех долларов в кармане. С ним прибыл его брат Литман, о котором мы знаем крайне мало. Девятнадцатилетний Ианку был худым и невысокого роста. Представители иммиграционных властей записали его имя и фамилию на английский манер, и он стал Джейкобом Аароном. Позднее Ианку стал называть себя еще более американским именем, которое произносил с сильным акцентом, от которого так и не избавился. Он стал называть себя Джеком. В Румынии он обучился на шорника – мастера по изготовлению седел и конской упряжи. Во время его юности основным видом транспорта все еще был конный. Джек поселился в Нью-Йорке и начал работать закройщиком в расположенном на Манхэттене Швейном квартале.

В Швейном квартале работало много таких же евреев-иммигрантов, как и Джек. Однако Джек был высококвалифицированным специалистом. Закройщики относительно неплохо зарабатывали, потому что у них была очень ответственная работа – они вырезали выкройки из рулонов ткани. Если швея совершала ошибку, то могла «запороть» одно платье, но если плохо отрезал закройщик, то он мог «загубить» большое количество дорогой ткани. Следовательно, у Джека были хороший глазомер и твердая рука. Мы не знаем, где он жил на этом этапе своей жизни, но, скорее всего, как и многие другие евреи-выходцы из Румынии, снимал квартиру в районе Нижнего Ист-Сайда. В среде еврейской диаспоры выходцы из Румынии считались бонвиванами, щеголями и кутилами, привносили некоторую остроту и огонь в общую массу иммигрантов, словно душистая и перченая колбаса пастрами, рецепт которой сформировался под влиянием турков и который выходцы из этой страны привезли с собой в Америку. Многие евреи-выходцы из Румынии работали в ресторанном бизнесе и сфере производства пищевых продуктов. Кроме этого румынские евреи организовали первый театр, дававший представления на языке евреев Восточной Европы – идише, и ставший известным своими яркими и страстными постановками. Любопытно, что стиль этих постановок во многом был похож на выступления и манеру держаться в обществе, которые позднее наблюдались у Стэна.

Ни Стэн, ни Ларри не оставили никаких семейных историй о том, как встретились их родители. Вполне вероятно, что Джек и Селия познакомились не в районе Нижнего Ист-Сайда. В Нью-Йорке расширялась сеть метрополитена, и многие евреи стали переезжать в другие, менее заселенные районы города. В 1918 году Джек жил в доме № 40 на 116-й улице на Манхэттене около Колумбийского университета. Его адрес нам известен потому, что он написал его на регистрационной карточке призывника, поскольку Первая мировая война закончилась только в конце 1918 года. Если судить по информации на этом документе, выясняется одна грустная подробность жизни Джека в тот период – в качестве ближайшего родственника он написал имя своего отца, проживавшего в Румынии. Это довольно странно, поскольку часть его родственников уже проживали в США. В Америке жил его брат Литман, сестра Ребекка (или Беки), а также брат Велвл (он же Вилли), который поселился в Титусвилле, штат Пенсильвания. Ларри вспоминает, что Стэн практически никогда не упоминал своих родственников, но дочь Вилли, Марта Ляйбер Дермер (в этой ветви семьи использовали альтернативное написание фамилии Либер), говорила, что ее отец регулярно бывал в Нью-Йорке и «Джек всегда был рад его видеть. У него с моим отцом были близкие и теплые отношения». Правда, Марта говорила, что сам Джек, насколько ей известно, никогда их не навещал. Марта также вспоминала, что отец Джека Симон в конце концов оказался в Палестине, часть которой потом стала Израилем. Так что вполне вероятно, что у Стэна Ли на Святой земле есть племянники или племянницы.

В 1920 году Джек был холостяком и снимал квартиру (или комнату) в Восточном Гарлеме на 114-й улице. В отличие от семьи Соломонов, он жил в одиночестве. Впрочем, вскоре после знакомства с Селией эта ситуация изменилась. Джек и Селия поженились весной 1920 года в доме ребе из Ботошани. Молодожены переехали в дом 777 на Вест-Энд авеню на углу 98-й улицы в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене, в котором прожили два года до появления первенца. 28 декабря 1922 года у них родился сын, которому они дали два нееврейских имени и еврейскую фамилию, которую в итоге он не использовал: Стэнли Мартин Либер. Наверняка, называя англосаксонскими именами ребенка, Джек и Селия хотели показать, что он – дитя Нового Света, и, как бы ни сложилась его судьба, ребенок никак не связан с миром, из которого с таким трудом убежали его родители.

Трудности работы биографа в некоторой степени похожи на сложности, с которыми сталкивается психоаналитик, только гораздо более тщетные. Представители обеих профессий стремятся понять человека и его характер, анализируя повторяющиеся темы и лейтмотивы его внутреннего и внешнего мира. Биографы и психоаналитики утверждают, что в формировании личности человека нет более важного периода, чем детские годы. Святому Игнатию де Лойола приписывают фразу: «Дайте мне ребенка в первые семь лет его жизни, и я сделаю из него мужчину». Биограф и психоаналитик сталкиваются с тем, что человек, которым они занимаются, плохо помнит свои детские годы, в которые он формировался как личность. Однако у психоаналитика гораздо больше шансов получить честный ответ о юных годах пациента, чем у биографа, который в своей работе должен полагаться главным образом на истории о человеке, которые находятся, так сказать, в открытом и публичном доступе. В этом смысле писать о Стэне вдвойне труднее, так как он был склонен к вранью и преувеличениям.

Вот один из примеров. История об участии Стэна в конкурсе на написание эссе. В возрасте пятнадцати лет он участвовал в конкурсе для молодых писателей, организованном New York Herald Tribune, газетой, которая позже сыграла большую роль в его жизни. Задание было следующим – написать эссе о каком-либо новостном событии, произошедшем за прошлую неделю. В 1977 году Стэн говорил так: «Я побеждал в этом конкурсе три недели подряд, после чего редактор Herald Tribune вызвал меня к себе и сказал: “Слушай, завязывай с этим конкурсом. Дай шанс выиграть кому-нибудь другому!”» В версии, рассказанной Стэном, редактор спросил его, кем он хочет стать, когда вырастет, на что тот ответил, что мечтает стать актером. Редактор спросил: «А почему бы тебе не стать писателем? Я не знаю, как хорошо ты умеешь играть, но со словами у тебя все в порядке».