– Бог накажет того, кто обманывает родителя… – Давид не успел договорить.

Явуз, разбежавшись, сделал широкий шаг, однако недостаточный для того, чтобы преодолеть такое нешуточное расстояние. Видя, что подросток через мгновение окажется на земле, Давид вытянул руки и метнулся в его сторону. Явуз упал на Давида, который, не удержавшись, рухнул на землю. При этом спаситель ударился головой о стену того самого строения, на котором собирался оказаться безрассудный мальчишка. Давид лишился чувств. Явуз как ни в чем не бывало вскочил на ноги, на нем не было ни царапины.

– Он мертв?! – Явуз испуганно посмотрел на брата. Шенер спустился с крыши и тоже склонился над помощником отца. – Неужто так стукнулся, что и впрямь помер? Он дышит?

– Откуда мне знать? – Шенер тоже растерялся. Подойти и проверить, жив или мертв спаситель брата, он не решался. Если жив – вскоре очухается, а если мертв, то это уже забота других людей – насассаларов [48] . К мертвецу правоверным прикасаться категорически запрещалось. – Что скажем отцу?

– Скажем, что напился отцовского вина, – быстро нашелся Явуз, – помнишь, как пьяный Хатис расшибся, упав с дерева.

Шенер с осуждением посмотрел на брата.

– От него не пахнет вином, как от Хатиса. Значит, он спас тебя, а ты за это будешь чернить его имя?

Лицо старшего скривилось в презрительной гримасе.

– Ты слышал, что сказал этот чужестранец? Бог накажет того, кто обманывает родителей.

– Но бог наказал не меня, а его, – заметил не по годам ушлый младший брат.

Заслышав тихий стон, вместе братья оттащили несчастного за ноги вглубь двора, в тень. Шенер принес в ковше воды и, опустившись на колени рядом с Давидом, уже смело осмотрел его голову. На затылке волосы были перепачканы кровью и землей. Полив прежде себе на руки, Шенер плеснул раненому в лицо. Давид застонал при этом уже громче, но глаз по-прежнему не открыл.

– Что тут происходит?! – услышали дети за спиной знакомый голос. – Где ваш отец?

Сорванцы повскакали на ноги и застыли, потупив глаза, словно женщине было известно о том, что здесь случилось.

На женщине была нарядная кофта, широкая цветастая юбка поверх простых холщовых шаровар, множество украшений на груди, кистях и лодыжках. Она с беспокойством смотрела на лежащего без памяти красивого молодого парня.

– Кто это? – строго спросила у детей.

– Новый работник отца, – пожал плечами Шенер.

– Его Давидом зовут, он иноверец… – словно оправдываясь, прибавил Явуз и тут же был одернут братом.

Немного поразмыслив, женщина решительно отбросила концы накидки назад и присела рядом с Давидом.

– Слава богам, как он хорош, – прошептала она тихо, для себя. Затем, состроив недовольное лицо, оглянулась на детей и приказала. – Принесите побольше воды и тряпку какую-нибудь, только чистую!

Дети быстро все исполнили. Омыв руки и прочитав при этом наскоро молитву, женщина осторожно приподняла голову Давида, промыла рану и бережно перевязала голову. Рана, к счастью, оказалась неглубокой. Женщина все это проделала, не отрывая глаз от побелевшего прекрасного лица юноши. Ее суровую маску в какой-то миг осветила проскользнувшая улыбка – в момент, когда беспокойно задрожали ресницы раненого и губы силились что-то прошептать.

– Надо приподнять ему голову. Принесите еще тряпок!

Дети опять спешно скрылись в доме. Женщина между тем огляделась по сторонам и вдруг, склонившись над Давидом, коснулась губами его губ. В следующее мгновение, позабыв об осторожности, она прильнула в самом страстном поцелуе.

Давид вздрогнул и открыл глаза, которые тут же расширились до неимоверных размеров. Он замычал. Женщина, ахнув, оттолкнула его и стыдливо прикрыла лицо уголком цветастой накидки.

– Кто ты?! – Давид приподнялся на локтях, жадно разглядывая лицо незнакомки.

Голова была тяжелой и слегка кружилась, но сладость нежданного поцелуя, который он впервые ощутил на своих губах, заставила на время позабыть обо всем на свете, даже о боли.

Лицо незнакомки было наполовину скрыто накидкой, но пока она пряталась, Давид успел заметить, что женщина очень красива, хотя и явно старше него. В ее ярко-зеленых насмешливых глазах плясали разгоревшиеся искорки страсти, а довольно пышная грудь продолжала высоко вздыматься. Давид подумал о том, что его сердце в этот момент напоминало колокол, оповещающий о празднике. Так радостно и громко оно забилось.