– Сегодня, как скроется солнце, приходи к пастушьей яме, что у нашего сада, ты ведь знаешь это место.

Эдае почему-то была уверена, что чужестранец все поймет правильно и не посмеет отказаться или рассказать кому-то. Давид незаметно кивнул в знак согласия, и в это мгновение к ним вышел Ашан – хозяин лавки.

– Позови хозяина, – громким голосом властно приказала Эдае, делая вид, будто его не замечает. – Да поживее, – для пущей убедительности она толкнула остолбеневшего Давида в плечо кулаком.

– Я уже здесь. – Ашан в который раз с удивлением посмотрел на свою постоянную заказчицу.

Почему она так возмущается, ведь все ее заказы выполняются в срок, в точности с требованиями?

– Мне хочется, чтобы моей племяннице сшили чарыхы красного цвета и расшили самыми дорогими бусинами, – оглянувшись на приближавшуюся Махлиатену, Эдае округлила глаза и прибавила так, чтобы слышал только Ашан. – Ей об этом ничего не говорите. Просто измерьте ногу.

При виде Давида Махлиатена сдвинула брови и отвернулась, отчего Давид почувствовал, как заныло его несчастное раненое сердце.

– Дочка, пускай мастер еще раз измерит твою ногу! – ласково обратилась Эдае к племяннице.

Даже в полумраке было видно, насколько прекрасна была жена правителя Иотапа. На красных шелковых подушках разметались спутанные волосы цвета бронзы. Тонкие длинные брови были искривлены мученической гримасой, а потрескавшиеся губы своей формой напоминали бледную увядшую розу.

Время от времени, почувствовав нестерпимую жажду, женщина протягивала слабую дрожащую руку к чаше и, расплескав содержимое, подносила к губам. После этого на некоторое время силы возвращались к ней. Тогда Иотапа доливала в чашу хаомы из стоящего тут же кувшина, после чего бессильно падала обратно на подушки и забывалась ненадолго тревожным сном.

Пожилая женщина, сопровождавшая Егише, прятала лицо от мужчины, одетого не по местному обычаю. Она не разговаривала, только указывала жестами.

– Здесь!

Егише услышал неровное дыхание, стоны, переходящие в бормотание и сдавленный смех. Старая служанка с опаской покосилась на занавес, отгородивший угол для Егише. За зыбкой перегородкой прощалась с миром потерявшая разум жена правителя.

Когда служанка вышла, Егише огляделся.

В углу слабо горел огонь. В помещении было достаточно прохладно и сумрачно. Егише подумал о том, что больной не мешало бы увидеть свет и согреться на теплом солнышке. Егише услышал шуршание одежд, отошел в дальний угол и склонил голову, приготовившись к молитве. Киаксар пришел удостовериться лично, что его приказ выполнен в точности.

– Почему рядом с нею никого нет? Разве жена правителя не нуждается в помощи слуг? – задал вопрос правителю Егише.

Правитель не имел желания разговаривать сейчас с кем бы то ни было. Но, поразмыслив, решил все же разъяснить иноверцу о некоторых, заведенных у зороастрийцев порядках.

– Женщина нашего племени сама разрешается от бремени, без помощи посторонних. До тех пор, пока не обретет силы, она остается «грязной», и никто не вправе с нею даже заговорить, так как скверна может перекинуться на других.

Царь царей все же не удержался и, презрев все запреты, заглянул за перегородку, издали посмотрел на жену.

– Как она исхудала! Бедняжка!

– Если ты мне доверяешь, – вдруг смело заявил Егише, – то прикажи сделать то, что я скажу.

– Говори.

– Прикажи кормить ее свежим хлебом, медом и маслом, дать горячего свежего молока, и устрой ей ложе где-нибудь в саду, в беседке.

– Это невозможно, – Киаксар покачал головой, – это противоречит нашим обычаям. Даже если Иотапа и жена правителя, она подчиняется нашим маздаяснийским законам наравне с остальными.

– Тогда позволь мне начать молитву? – Егише смиренно склонил голову.

Царь еще некоторое время постоял в нерешительности, раздумывая над словами иноверца.

– Она поправится, – с уверенностью сказал Егише. – Непременно. Только верь в это и ты. Верь в силу слова и молитвы Христовой. По вере твоей и будет…

Киаксар, не желая вникать в сказанное иноверцем, резко развернулся и вышел вон.

Только бы Иотапа жила!