Говорят, спустя пару дней, он шел по городу через мост. Встретил компанию мужиков и стал клянчить у них денег на дозу. Мужики, долго не думая, избили его до полусмерти. Прохожие помогли Аркаше подняться. Он стоял, держась за перила, потом вдруг перелез на другую сторону и спрыгнул.

Зачем такие как Аркаша вообще пробуют эту дрянь? Всем же известно, к чему это в итоге приведет. Ходят слухи, что их "жалят" другие нарики, чтобы получить от Комара бесплатную дозу, или что любого может незаметно уколоть цыганка в толпе.

Я думаю, что люди наивно верят в то, что укол привнесет краски в их серый быт, сотрет память о долгах и проблемах. Они хотят убежать от жизни и считают, что наркотик сработает как анестезия. Они знают, что это съест их, однако верят, что закончат жить с радугой и единорогами. Но умирать всегда больно…

Мы с Танькой бродим по Болоту, видим море знакомых, но никого из наших друзей не встречаем, поэтому решаем забуриться ко мне. Сидим в моей комнате, болтаем, слушаем музыку. Настроение теперь – Егор Летов. Из еле живой магнитолы раздается вечное:

Пусть вводится военное положенье -

поганая молодежь

Да здравствует Гражданская Оборона -

поганая молодежь

Ведь все равно становится все больше панков -

поганая молодежь

Ведь все равно становится все больше больше -

поганая молодежь

Не надо нас пугать

Нам нечего терять

И нам на все насрать и растереть!

Вдруг звонок в дверь – мать. Странно… сейчас ведь только обед. Тем более сегодня у нее корпоратив. Чтобы эта женщина пропустила такое мероприятие, должен быть веский повод. Выключаю музыку и иду открывать.

– Ты чего так рано сегодня? – спрашиваю я.

– И тебе привет, доча! Не ждала, что ли? Не могу раньше прийти в собственный дом – сразу допрос? Ни "здравствуй мамочка", ни "как дела"…

– Здравствуй, здравствуй, маааамочка, – тяну я, закатывая глаза. Вот как это у нее получается: еще и обувь снять не успела, как уже конфликтовать начала!

– Здравствуйте, теть Ань, – робко пищит Танька. Она вообще не любит слушать наши препирания. Просто была несколько раз свидетелем наших с маман жесточайших скандалов, возникших на пустом месте, поэтому теперь каждый раз пытается улизнуть при малейшем намеке.

– Ой, привет, Танечка, – щебечет моя мать. Она наделена сверхспособностью менять свое настроение аки иллюзионист – стоит только появиться на горизонте хоть кому-нибудь: соседке, незнакомой тетке или даже Таньке – все! Ее психозы растворяются, будто и не было буквально минуту назад. И только мы с Ксюхой в курсе, что на самом деле эта женщина способна устроить такой скандал из-за, например, немытого стакана, что впору вызывать психушку.

Я разогреваю в кастрюле обед, пока мама, Ксюха и Танька накрывают на стол. На нашей скромной кухне сегодня подают вчерашний куриный суп с мелкой вермишелью. Как же я его ненавижу! Сколько литров этого варева я проглотила за жизнь – наверное, ни один старик столько не съел за свой длинный век. Этот суп – основа нашего рациона. Варится он один или два раза в неделю трехлитровой кастрюлей, хватает его на несколько дней. Этот запах куриного бульона с жареным луком, наверное, будет мне мерещится всю жизнь. Когда я стану жить отдельно, ни за что на свете не стану варить супы.

На десерт – хлебушек с маргарином, посыпанный сахаром. Это блюдо мы называем домашней пироженкой. Дешево и сердито. В принципе, на вкус не хуже реальной пироженки.

– Алена, у меня для тебя новость, – заводит беседу мать. Обычно мы разговариваем только во время ужина – это единственное время в сутках, когда мы собираемся всей семьей и, никуда не торопясь, можем поболтать. Но сегодня что-то пошло не так. – На самом деле, конечно же, я не просто так вернулась пораньше. Сегодня я беседовала с Вячеславом Петровичем по одному важному вопросу. Ты должна понимать, что это стоило мне немалых усилий. В общем, я договорилась, чтобы тебя взяли в первый лицей! – лицо матери аж засияло от этих слов. – Я до сих пор поверить не могу, что Вячеслав Петрович договорился с директрисой лицея на твой счет. Ох, как же нам повезло, что она жена моего начальника! Уже с понедельника можно идти в новый класс, недостающие бумаги мы занесем позже. Аленка, ну что ты смотришь на меня стеклянными глазами?! Ты что, не рада?

Рада ли я? Да как я могу быть рада?! Первый лицей у нас на Болоте не чмырит разве что мертвый. Там же учатся тупорылые мажоры! Сплошные тупорылые мажоры! Дети больших начальников, бизнесменов и других ублюдков. Ненавижу их! Да что они вообще могут знать о жизни?!

Приходилось ли этим богатеньким сосункам работать хоть один день в жизни? Приходилось ли им воровать пельмени из магазина, чтобы пожрать, потому что начальство матери не заплатило обещанную зарплату, а ты не можешь больше смотреть на рыдающую от бессилия мать, поэтому врешь, что нашла деньги и купила на них еды? Их изнеженные ручки наверняка не намывали грязные машины прямо на улице, на стоянке, за жалкие копейки, которые нехотя бросают владельцы авто. А бывало: стоишь ты, по уши в грязи, наматывая сопли на кулак от холода и сырости, ноги уже онемели. Ждешь водителя в надежде на его щедрость, а он сует тебе мелочью рублей пять. ПЯТЬ, мать его, рублей!! И ведь видно же по этому козлу, что бабки у него есть. Просто зажал. Садится такой додик с самодовольной ухмылкой – мол, ребенка облапошил – и уезжает прочь. А ты стоишь, с ведром, тряпкой, в мокрых кедах, и думаешь: почему так?

Я молча отодвигаю тарелку с супом, встаю из-за стола и иду в свою комнату.

– Алена, я тебя не поняла, – мать хватает меня за рукав. – Ты почему молчишь? Ты вообще понимаешь, как нам повезло?! Наконец-то ты сможешь учиться в окружении хороших ребят, получать настоящее образование, а не просто просиживать штаны за партой! Ну что ты молчишь? Скажи наконец хоть что-нибудь!

– Ненавижу тебя, – вырывается у меня. Слезы катятся по лицу. Я натягиваю на себя уличную одежду, чтобы поскорее свалить отсюда. Танька забилась в уголок возле входной двери и тоже тихонько натягивает ботинки.