В день, когда меня за шкирку вышвырнули из съемной квартиры, я как раз направлялась к Янке, но никого не застала дома. Мобильный к тому моменту оказался полностью разряжен и связаться с подругой не было ни единого шанса. Зато хостел подвернулся как нельзя кстати.

Тамара, конечно же, отлично знала, кто осведомлен о моей жизни лучше всех. Собственно весь выбор из Янки и состоял. Лучше нее у меня подруги нет. А, поскольку, Тамаре до нее всего-то двор перейти, узнала желаемое она быстро и без особых усилий (спорить с Тамарой не решались даже храбрейшие из храбрейших, а Янка к ним явно не относилась).

Уплетая «Чизкейк» Янка рассказывала мне свои новости и старательно не спрашивала о моих. За это я была очень благодарна.

–Я, кстати, не только виниться пришла. Но и хорошую весть прихватила.

–Редкий зверь. Давненько в сих лесах их не встречалась.

–Помнишь Евпатовых? На маминых именинах?

–Нет. Не суть.

–Они квартиру для старшей дщери в Девяткино построили. Однушка. Дщерь на год минимум в Москву подальше от родительской опеки слиняла. Хоромы решили сдавать. Через две-три недели закончат ремонт и можно въезжать. Не бог весть что, но перекантоваться вполне можно. И цена приличная.

После смерти папы около года я жила у Тамары. Признаться, это время я не помню вовсе. Оно запечатлелось в памяти словно пункты документа, сухие факты, не отягощенные чувствами, воспоминания, картинами событий. Я без особого труда могла вспомнить, какие курсы прослушала в Университете, какие оценки получила на экзаменах. Но что именно происходило со мной в эти дни, интересными ли были лекции, сложными ли экзамены – нет. И так во всем. Все мои чувства словно кто-то выключил. Я двигалась по инерции, будто автомат. Делала то, что от меня ждали и не задавала вопросов, не испытывала никаких потребностей кроме сна и голода. Мне абсолютно все стало безразлично.

Единственным чувством, разбивающим лед и тьму тогдашний дней стала память о теплых ладонях Тамары. Она часто неожиданно обнимала меня и подолгу держала, пытаясь помочь мне справиться с пустотой и безразличием, пришедшим на смену звериной боли.

К началу второго курса частым гостем в нашем обособленном мирке стал ее магистр. Павел. Пашка. Пашенька. Высокий красивый парень с добрыми умными глазами. Не без гордости Тамара признавала, что в отличие от всех ее студентов, в нем теплилась искра знания и потому только ее вера в наше поколение не умирает. Подобная похвала дорого стоит.

Со временем я привыкла к нему и стала относиться как к привычной части своих выходных и будней. Мне не казалось чем-то особенным то, что он встречает меня после пар и бережно придерживая за локоток помогает перейти глубокую лужу. Я с благодарностью принимала его теплый шарф, когда становилось ветрено. И с заботой наливала ему горячий чай, желая, чтобы он согрелся. Никакой романтики. Только желание оберегать то, что дорого.

Когда он впервые поцеловал меня, я растерялась ужасно. А он смутился вслед за мной. Мы долго смеялись над этим и друг дружкой. Но думать о том, что все вовсе не так, как я привыкла считать, я уже не переставала.

Оказалось, всегда привычный к девчачьему вниманию Пашка, позабыл всех своих подружек. Оказалось, от всех них он отказался ради меня.

А тем временем, сын Тамары, приблизившись к сорока годам, таки сделал мать бабушкой. Его молодая жена родила близнецов. Не чая души в своей семье, он решил строить дом, выставил на продажу квартиру. На время строительства планировал перебраться к матери. Тамара уверяла, что на ее ста с лишним метрах места хватит всем. Ее семья уверяла меня в том же. Все они относились ко мне с большой теплотой, как и я к ним. Но дело было не в месте. Я была лишней. И мне это было куда понятнее их.

Пашка предложил жить вместе. Его родители, трудились при посольстве на Кипре и приезжали в Петербург только на праздники, да и то не каждый год. Кроме того, помня о том, что сын – будущий мужчина, они обеспечили его собственным жильем еще во втором классе. Посему нашему совместному быту ничто и никто помешать не мог да и не стал бы.

Ничто, кроме моего страха.

Но он оказался упрямым. Даже упрямее, чем я. И в один прекрасный день я сдалась. Тот день действительно был прекрасен и я никогда о нем не жалела. Как и последующих годах, что провела вместе с ним.

И все же мы расстались. Наверное, оба выросли и стали ждать от жизни разных вещей. А может, все дело в том, что Пашка заслуживал большего и лучшего, чем я была способна дать ему. И отпустить его, пока горечь обид не прожгла нас на сквозь, было лучшей идеей из всех приходивших в мою голову. Ведь, как бы там ни было, я любила его. Не так, как он хотел и заслуживал, но любила.

Тамара вновь забрала меня к себе. Некоторое время я усердно поливала ее подушки слезами. Подобного она стерпеть не могла и нашла лучшее лекарство – путешествие.