Я не чувствую... ничего.

В течение двух лет я всегда привлекала внимание Эйдена. Тем или иным извращенным способом. Но теперь я, будто даже не существую.

Я не заплачу.

Что-то невидимое ползет по моим рукам, и они кажутся такими грязными внутри и снаружи.

Я врываюсь в туалет и засовываю руку под кран. Тру их снова и снова. Между пальцами. Под ногтями. Потираю ладони, тыльную сторону ладони и даже запястья. Не останавливаюсь, пока кожа не покраснеет и не начнет жечь.

Я стою в туалете одна, звук воды заполняет пустую тишину.

Когда я смотрю на свои красные руки, первая слеза падает на тыльную сторону ладони.

За ней следует вторая.

Затем третья.

Я шмыгаю носом, пытаясь сдержать слезы, как делала это с субботы.

Только на этот раз я не могу бороться с приливом.

Поэтому даю этому волю.

Я обещаю себе, что это последний раз, когда я плачу по Эйдену Кингу.

Остаток дня я пытаюсь притвориться, что Эйдена и Сильвер не существует.

Но суть в притворстве? Вся суть в холодной маске снаружи, а в пламенной изнутри.

Каждый раз, видя, как Сильвер обнимает Эйдена за руку, мне хочется ее сломать. Я хочу провести ее лицом об пол, пока она не перестанет дышать.

Это еще одна пугающая мысль.

В последнее время у меня было слишком много страшных мыслей. Я, наверное, сдаю позиции. К чему. Не могу сказать. Я даже не должна думать, что сдаю позиции. Это означало бы, что я признаю, что у меня худшее душевное состояние, и я возвращаюсь к этому.

Мне действительно нужно увидеть доктора Хана.

С тяжелыми ногами я направляюсь на поле. Я действительно не в настроении делить тренировочное пространство с Эйденом.

Я подумывала о том, чтобы уйти со школы, но это означало бы, что я убегаю.

А после эпизода в туалете я пообещала себе больше никогда не плакать и не убегать.

Мой взгляд блуждает по полю, где разминаются некоторые игроки футбольной команды. Эйден стоит у боковой линии и разговаривает с Сильвер. Как будто он мед, а она пчела. Она не переставала висеть у него на руке, как паразит.

Но разве она паразит, если он продолжает так улыбаться ей?

Если он продолжает флиртовать с ней?

Он рушит все на своем пути с улыбкой на лице. Включая мое сердце.

Я хочу играть жестко, думать, что проснусь завтра, а он останется в прошлом. Но я только обманываю себя.

Поэтому я прячусь в углу, как ненормальная, и устраиваю вечеринку жалости к самой себе. У нас еще есть пятнадцать минут до тренировки. Я уже переоделась в спортивную одежду, но боюсь спускаться. Даже Ким нет рядом, чтобы составить мне компанию.

К черту Эйдена и его куклу Барби. Я не убегу.

В тот момент, когда я выпрямляюсь, я замечаю тень, скрывающуюся сзади. Я вздрагиваю с тихим вздохом.

Коул сидит под сливовым деревом и читает книгу Жан Поля Сартра «Тошнота».

Мои щеки краснеют при мысли, что он видел, как я вела себя как трусиха последние пять минут.

Он одет в майку и шорты команды. Его волосы слегка влажные, будто он смочил их.

Если не считать Эйдена, Коул всегда был самым загадочным. Он совсем не разговорчивый. Я могу сосчитать, сколько раз я слышала его голос. Обычно он является слушателем оживленных речей Ронана и самым взрослым из четырех всадников. Наверное, поэтому он капитан Элиты.

Коул никогда не проявлял ко мне злобы или интереса.

Он популярен, но не шлюха, как Ксандер и Ронан. Он просто... безмятежен.

Теперь, когда я внимательно изучаю его, он довольно красив, с длинными каштановыми волосами и темно-зелеными глазами, как лес после дождя. Если бы я не была такой предвзятой, я бы сказала, что он даже красивее, чем Эйден. Его красота спокойна по сравнению с опасной привлекательностью Эйдена.

Он бросает на меня взгляд поверх своей книги. Не могу не улыбнуться этому образу. Он читает Жан-Поля Сартра, одетый в футбольную форму.

— Моя книга смешна? — спрашивает он без злорадства.

— Никогда не думала, что спортсмены интересуются теориями экзистенциализма.

Он поднимает густую бровь.

— Разве ты тоже не спортсменка?

— Туше. Я должна была сказать «футболисты».

— Потому что мы идиоты?

В его тоне по-прежнему нет угрозы. Во всяком случае, он полон легкого любопытства.

— Я не это имела в виду.

Мои щеки краснеют. Не хочу казаться осуждающей.

— Ну, мы можем ими быть, — он указывает на свою книгу. — Итак, что думаешь об экзистенциализме?