– А что ты знаешь о моей семье? – с опаской услышать страшное и потому с некоторой робостью спросил князь.

– Я не ведаю, где они сейчас. Только видел собственными глазами, как погиб твой сын Владимир.

– Владимир? – у князя глаза полезли на лоб, и задрожал от обиды и гнева подбородок. – Вот ты сам себя и выдал, тать! Владимир не мог быть в городе. Он в Москве был!

– Княже, не гневайся, а послушай меня. Владимир сгиб не в крепости. Татаре привели его, яко зверя в верёвках, к Золотым воротам ещё перед приступом, дабы устрашить нас, и тут же убили его.

– Значит, он был в плену? – выдохнул с отчаяньем князь.

– Истинно так. Моя дочка Настёнка тоже была украдена погаными и в плену встретилась с твоим сыном, ухаживала за ним.

– Какая дочка?.. Когда ухаживала? – князь слушал рассеянно. Он был поражён вестью о гибели сына. Слова цеплялись одно за одним, потом распадались, но не связывались в общую цепь. И уже, не слушая мужика, он встал перед ним, заглядывая пристально в глаза, надеясь, что они уж не обманут.

– А про других что ведаешь? Про княгиню?..

– Не знаю, – Авдею был тяжёл этот пронизывающий взгляд князя, но он не отвёл глаза, – я слышал только, что князь Мстислав со своими воями из Золотых ворот… прямо в гущу врагов…

– Ну и!.. – вскричал Юрий Всеволодович.

Авдей отвёл глаза:

– Поганых было тьма-тьмущая…

Князю стало очень душно в гриднице. Он выскочил из неё. Вслед за ним с шубой и шапкой вылетел Ослядок. Но он не чувствовал холода, не видел снега. Он только чувствовал, что на него накатывается огромная волна чего-то страшного, становится всё больше и больше и вот-вот поглотит его. Кругом толпились испуганные люди, ржали кони, трещали костры. А вверху – огромное бескрайнее небо, а за рекой Ситью такие же бескрайние заснеженные леса. От всего этого князь впадал в неизбывную тоску. Может быть, зря он ушёл из Владимира? Может быть, он похож на зайца, за которым гонится охотник и вот-вот настигнет.

Впервые за всю свою ратную жизнь почувствовал он себя беззащитным и одиноким, хотя кругом было много вооружённых дружинников. Когда во время грозы молния с треском ударяет где-то поблизости, сердце сжимается в ужасе. Некуда спрятаться, некуда бежать, всюду она достанет, если захочет. Вот такое же чувство было сейчас у Юрия. Если вдруг всю его семью поубивали враги, то для чего же ему жить на свете? Какой из него великий князь, когда у него, может быть, нет преемника на княжество из сыновей и даже из внуков? И если он победит и останется жив, разбив вражескую погань, что за жизнь одному?

– Что содеялось, великий княже? – послышался знакомый голос, и он увидел перед собой воеводу Жирослава Михайловича, небольшого роста крепкого коренастого мужчину. Он стоял в шубе нараспашку и испуганно смотрел на князя. Этот вопрос заставил Юрия Всеволодовича резко остановиться, сжать кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Нет, нельзя так распускать свои чувства на людях, нельзя. В доме, где никто не видит, это ещё куда ни шло. А на глазах всего войска… Да пока ещё ничего и не известно. Ну Владимир!.. Ну Мстислав!.. А он всё ещё великий князь. И впереди у него битва, которую надо выиграть.

– Я ищу тебя, воевода! – вырвались из уст первые попавшиеся слова.

– Меня? – непонимающе промолвил Жирослав Михайлович. – Да я никуда далече и не отлучался.

– Надобно послать кого-либо ко граду Владимиру, разведать, что там и как там.

Воевода понял, что всё это сказано от отчаяния и безысходности. Что толку посылать во Владимир кого-то: и не успеют обратно да и не проберутся, коли вокруг кишмя кишит татарская разведка. Но воевода почтительно кивнул Юрию Всеволодовичу в знак согласия и отошёл. А князь надел как следует накинутую Ослядоком шубу, прошёлся от костра к костру, где устраивались воины, натягивая палатки из телячьих шкур, таская к кострам сучья и дрова. Только тут он услышал, что кругом гомонят люди. Кто-то кого-то зовёт, кто-то ругается. Стук топоров, топот и ржанье коней – в общем, обычная жизнь перед битвой. Это его успокоило малость.

Тут он заметил, что за ним ходит какая-то маленькая девочка в платке, в шубейке, в сапожонках. Это выбивалось из обычной военной жизни. Он приостановился и вопросительно взглянул на неё. А она, как будто и ожидала этого, с плачем кинулась к его ногам:

– Дяденька князь, пожалей меня!

Все её тело сотрясалось в рыданиях, а Юрий Всеволодович поднял девочку за плечи, заглянул ей в глаза, залитые слезами:

– Девонька, что содеялось у тебя?

– Христа ради, пожалей! – продолжала она рыдать.

– Да поведай мне своё горе, – погладил он её широкой ладонью по волосам, выбившимся из-под платка.

– Отпусти моего тятеньку, ради Христа, не мучь его.

Князь нахмурился, не понимая, в чём дело:

– Кто ты? Чья ты, девонька? Кто твой отец?

– Настёнка я, Авдеева дочь. Мы с тятенькой только намедни пришли из Владимира. Тятенька сразу пошёл к тебе рассказать, что тати пожгли Владимир. Ведь я с тятенькой недавно встренулась. Была я украдена татями. А маменька-то у меня в Володимире сгорела. Я её так и не видела. А сам-то тятенька раненый. Уж и куда я без него пойду-то? Пожалей ты меня, сиротинушку! – и она снова бросилась к княжьим ногам. – Ведь я твово сына в полоне у татарей выхаживала, поила его, кормила.