Шрифт:
Х
И забываю мир – и в сладкой тишинеЯ сладко усыплён моим воображеньем,И пробуждается поэзия во мне:Душа стесняется лирическим волненьем,Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,Излиться наконец свободным проявленьем —И тут ко мне идёт незримый рой гостей,Знакомцы давние, плоды мечты моей.XI
И мысли в голове волнуются в отваге,И рифмы лёгкие навстречу им бегут.И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,Минута – и стихи свободно потекут.(Пушкин А.С. Соч. в трёх томах. – Т. 1.-М.: Худож. лит., 1985.. – С. 522)И если у классика в поэзии возможно рождение стихов в душе – как её пробуждение, как посещение желанных гостей в виде образов, символов, мыслей, которые в душе свободно общаются, ведут себя непринуждённо, то почему это же невозможно у поэта незнаменитого? И как писал в своё время шотландский поэт Роберт Бёрнс, «знатная леди и Джуди О'Греди пред Богом равны». Марина Глебова свои сомнения и противоречивость своего поэтического поиска прекрасно описала в стихотворении «Каскадом слов – печатью и печалью…» В нём дана аналитика погружения поэта в своё сознание, открытия в нём скрытых сил. Такой процесс и означает доведение поэтического напряжения, или «поэтического зуда», до его результата – сотворения стихов. Он подобен гулу в недрах вулкана, который в конце концов разрешается извержением слов и мыслей в стихах.
Каскадом слов – печатью и печалью —То очарована, то загнана в тупик.Давным-давно: в преддверии, в началеНевнятность мой царапнула язык.Слова стояли жалкою толпой,Как нищие у царственного гроба,И причитали, причиняя боль,И требовали милости и крова.Уйти бы прочь, пока сходило с рукНевежество. Но капелька отравыУже сковала мышцы и суставыИ до предела обострила слух.В какой-то миг я различила звукИ паузу. Нет – брешь. Нет – интервал биенья.Я слушала до головокруженья,А голоса сплетались, как растенья,И всё плотней за мной смыкали круг.…Условность – приближение зимы.Но за ночь безмятежной пасторальюОна вспорхнёт на голые холмы,Украсив их тончайшею вуалью —Так звуки собираются в слова:Нечаянно, негаданно, нежданно,А там – землетрясение, обвал,А там – мольба и вскрик последний: – Мама!И потекло… каскад, Гвадалквивир,Кровавый след, размытый до виденья.Разбилась я, но ведь и ты в крови,Поэзия, мой камень преткновенья.(33 стихотворения, с. 19–20.)Состояние душ и Пушкина, и Глебовой в процессе поэтического творчества схоже. Они находятся как бы в полусне, перед ними теснятся слова: у Пушкина они – гости, у Глебовой – «нищие у царственного гроба». Пушкин легко находит «рифмы лёгкие», Глебова слушает в душе рифмы, бреши, «интервал биенья» сердца и ума. У Пушкина рождается отвага ума, у Глебовой – неожиданное превращение звуков в слова. А сам процесс стихосложения у обоих поэтов напоминает поток реки, у Марины Глебовой – даже каскад, течение с препятствиями, оставляющее кровавый след в душе. (Известно, что река Гвадалквивир загрязнена и имеет в некоторых местах своего течения красноватый цвет.) Но это не создание потока слов как болтовни. Это сотворение упорядоченной гармонии из слов, образов, символов и мыслей. Гармонии, которая до поэтического её выражения была разделена на отдельные части, а после их объединения выступает уже как более высокое и богатое образование. Поэт творит из того, что лишь намечено в виде зачатков, творит живую гармонию человеческого духа. Он выступает в творчестве как своего рода «математик духа»: своим воображением из ничего создаёт мир своей души и выражает его в виде целостного мира духа человека вообще.
Известно, что поэзия музыкальна, а музыка поэтична. Они как две сестры похожи и одновременно отличны друг от друга. Не случайно, что у Пушкина «душа трепещет и звучит», а Марина Глебова часто слушает звуки и ритмы, стараясь различить в них сначала слова, а затем и смыслы. Известный советский поэт Эдуардас Межелайтис в своё время торжественно писал: «В моей душе оркестр Бетховена играет!» Это – вещие слова для любого поэта. Действительно, он создаёт созвучие в словах из образов, символов, звуков и мыслей языка и от этого созвучия идёт к созданию поэтической картины мира. Он есть художник не только слова, но и духа человека. Создаёт он эту картину языком сердца, ума и души, который у каждого человека неповторим.
И у Марины Глебовой это звуковое восприятие мира присутствует в полной мере. Саму музыку она слушает поэтически и понимает язык её образов. Она воспринимает её как субъекта, ведущего диалог со слушателем, погружая его в мир образов и чувств. В стихотворении «Под пальцами музыка хлещет…» этот субъект представляется Марине то «горячим и чистым ключом», бьющим из-под земли, то метущейся по залу «исступленной страстью», то «наваждением и чудом». В конце выступления артиста музыка становится уже могучей силой стихии:
Волною обрушила, сбила,Дыхание перехватив.Не дрогнула, не пощадила,На нас отыграться решив.Ей не было равных по силеВеличия и простоты.И вдруг с укоризной спросила:– Я помню. А помнишь ли ты?Спросила и тут же пропала,Метнувшись в пустынную высь.Тогда, поклонившись устало,Со сцены ушёл пианист.(На кромке, с. 35.)Завершая разбор особенностей отношения Марины Глебовой к поэзии как к творческому процессу, надо отметить, что у неё этот процесс есть результат взаимодействия поэта с миром природы и общества и взаимодействия поэта с собст-венной душой. Погружение в собственный мир для неё важнее, потому что этот мир ей ближе и понятнее. По крайней мере поэт может анализировать свои чувства и мысли, может описать и объяснить свой мир. Через это объяснение он может перейти и к пониманию своей души как к творцу стихов. И пусть «слова как нищие у царственного гроба» и стоят перед нею, создавая проблемы для поэтического творчества, всё-таки царём для них остаётся поэт, который может проснуться и определить им каждому своё место в строке и строфе. Стихия звуков, красок, интервалов и брешей – это лишь начало и условие поэтического процесса. Сам процесс подобен возникновению порядка из хаоса, он встречается и в физических явлениях, и в явлениях живой природы. В них он выступает в принципе самоорганизации материи, иное бытие которого есть и в искусстве, и в религии, и в науке. Поэтому поэзия есть процесс системного упорядочения вещей, звуков, красок, знаков природы и состояний человеческой души в гармонию звучащего и написанного слова. Если поэт способен руководить сотворением гармонии хорошо, то он – настоящий мастер в поэзии.