Катя. А у меня еще звездее!

– Вставай, уже утро!

– Я буду ждать, когда станет утрее.

– За это нельзя браться, а за это еще нельзей, да?

Благодаря многократным и единообразным воздействиям речи, которую ребенок с утра до вечера слышит от всех окружающих, в уме у него создаются соответствующие грамматические обобщения; сам того не замечая, он умело и тонко применяет их к каждому данному случаю.

Возьмем хотя бы только что приведенное слово "пивнул". Конечно, ребенок не выдумал этого слова: суффикс ну, означающий мгновенность, однократность, законченность действия, подсказан ребенку взрослыми, от которых он, несомненно, слыхал "чихнул", "хлебнул", "глотнул", "повернул", "заглянул" и т.д. Да и самое слово "пивнул" существует в наших диалектах. Но ребенок его никогда не слыхал, и то обстоятельство, что он в совершенстве постиг сложную экспрессию суффикса ну и так удачно применил свое обобщение к одному из тех слов, которым в обычной "взрослой" речи этот суффикс не свойствен, говорит о самостоятельной конструктивной работе ребенка.

– У меня развязнулся шнурок.

– У мамы коса расплетнулась!

Особенно выразительно звучит у детей суффикс ну в тех глаголах, в которые он не допускается взрослыми. Это видно из такого, например, диалога:

Кира. Мама, Лена кривляется!

Лена. Неправда!

Кира. А кто сейчас кривнулся?

Или вспомним такие слова, как "ихинная", "кавонина", "ктойтина", "сумасошлатая" и т.д.

Хотя они построены по готовым моделям, но самый выбор именно той модели, которая наиболее пригодна для каждого данного случая, никоим образом нельзя свести к механическому подражанию.

К сожалению, у нас все еще не перевелись теоретики, которые продолжают твердить, будто ребенок, как автомат, без раздумья, послушно копирует нашу "взрослую" речь, не внося в нее никакого анализа.

Эта неправда декларируется даже в научных статьях - именно декларируется, потому что доказать ее никак невозможно. Стоит только внимательнее приглядеться к языковому развитию детей, чтобы стало ясно, что подражание у них сочетается с самым пытливым исследованием того материала, который предлагают им взрослые:

– Кочегарка - жена кочегара?

– Судак - это которого судят?

– Начальная школа - это где начальники учатся?

– Раз они пожарные, они должны делать пожар, а тушить пожар должны тушенники!

Какой ребенок уже на четвертом году не приставал к своей матери с такими вопросами, в которых заключается самая строгая и даже придирчивая критика "взрослых" речений:

– Почему сверчок? Он сверкает?

– Почему ручей? Надо бы журчей. Ведь он не ручит, а журчит.

– Почему ты говоришь: тополь? Ведь он же не топает.

– Почему ты говоришь: ногти! Ногти у нас на ногах. А которые на руках - это рукти.

– Почему ты говоришь: рыба клюет? Никакого клюва у ней нет.

– Почему разливательная ложка? Надо бы наливательная.

– Почему перочинный нож? Надо бы оточительный. Никакие перья я им не чиню.

Нет ребенка, который в известный период своего духовного роста не задавал бы подобных вопросов. Названный период его жизни характеризуется самым пристальным вглядыванием в конструкцию каждого слова.

Я, например, знаю очень многих ребят, отвергающих слово "художник", так как они уверены, что, если слово начинается наречием "худо" - значит, это слово ругательное. О.И.Капица рассказывает о пятилетнем мальчике, который говорил про художника, сделавшего иллюстрацию в книжке:

– Он совсем не художник: он очень хорошо нарисовал.

Смастерив какую-то картинку, этот же мальчик воскликнул:

– Посмотрите, какой я хорошник.

Когда же картинка особенно удается ему, он говорит:

– А теперь я прекрасник! [25]

О чем бы мы ни говорили с ребенком, мы не должны забывать, что он, жадно впитывая в себя наши слова, требует, чтобы в них была безупречная логика, и не прощает нам ни малейших ее нарушений.

Это очень наглядно показывает такой, например, эпизод.

Мать рассердилась и сказала трехлетнему Ване:

– Ты мне всю душу вымотал!

Вечером пришла соседка. Мать, разговаривая с нею, пожаловалась:

– У меня душа болит.

Ваня, игравший в углу, рассудительно поправил ее:

– Ты сама сказала, что я у тебя всю душу вымотал. Значит, у тебя души нету и болеть нечему.

Ему неведомо, что такое душа, но он по своему трехлетнему опыту знает, что, если что-нибудь выпито, вылито, вымотано, оно перестает существовать, - и говорить, будто оно болит, не годится.

Таких случаев великое множество.

Проезжая в Крыму по степи, я назвал эту степь пустыней. Но моя четырехлетняя спутница указала на кусты: