Шрифт:
– Мы с вами погибли, Сергей Андреевич, - говорил он равнодушно и внятно, очевидно, на тему, не раз обсуждавшуюся ими, - погибли. Наша судьба на дне стакана.
– Мы не первые и не последние, - отвечал Гребнев с насмешливой, неприятной улыбкой.
– Но все же, Сергей Андреевич, я лучше, чем вы думаете. Вам кажется, что у меня нет ничего за душой, что я только лирик5. Но у меня есть что-то, уверяю вас. Вы вообще меня выдумали, и я, когда бываю с вами, невольно говорю и даже поступаю в лад с вашей выдумкой. Но я не таков.
– Вы говорите: что-то есть. Но тем хуже для вас, Александр Александрович. Если есть, тогда ответственность.
– Может быть. Но что с нас взять: мы, поэты - как и проститутки самое дорогое и самое тайное отдаем далям. Вот спросите у нее, и она вам то же скажет.
И он взял за руку и привлек к столу даму в черном.
– Как вас зовут, госпожа моя?
– спросил Гребнев, подвигая стул, и серьезно, уже без насмешливой улыбки, рассматривая даму.
– Клеопатра, - ответила Наташа, окинув презрительным взглядом обоих писателей.
– Вот и она презирает всех, как и мы, - процедил сквозь зубы Герт.
– Госпожа Клеопатра, разрешите наш спор, - сказал Гребнев и налил ей стакан кьянти.
– Вот он уверяет, что мы погибли. А по-моему...
– Ах! Это все равно. Не знаю, о чем вы там толкуете. Скучно все.
– А ведь она гордая, - сказал Герт.
– Как это хорошо. Как хорошо.
Подошла Аглая и увела куда-то Наташу.
– И откуда эта гордость? Откуда?
– Да разве вы не видите, она - сумасшедшая, - сказал Герт серьезно. Сумасшедшая, как и мы. И все, кто не спит в эти белые ночи, сходят с ума. Скажите вон тому лакею или вот этому генералу, что сейчас начнется светопреставление, и они поверят в это просто и охотно и, быть может, не испугаются: сумасшедшие боятся только обыкновенного, обыденного.
– Пожалуй, что так, - согласился Гребнев.
– У этой проститутки есть какая-то идея не нашего порядка.
– Какая проститутка? Какая идея?
– сказала актриса Герардова, подходя к их столику вместе с художником Ломовым и его женой, певицей из Мариинского театра.
– Вот с нами сидела египетская царица Клеопатра, - сказал, улыбаясь, Гребнев.
– Герт в нее влюбился.
– Ах! Как это хорошо, - сказала Герардова, всплескивая руками. Познакомьте меня с ней: я никогда не разговаривала с этими дамами. А мне так хочется. Так...
– Пожалуй. А вы ничего не имеете?
– обратился Гребнев к жене Ломова, высокой полной блондинке с крупными мужскими чертами лица.
– Очень хочу. Мне, впрочем, не в первый раз с ними знакомиться. Недавно были мы с ним в "Буффе"6, - сказала она, указывая на мужа.
– Так за наш столик несколько девиц село; все не верили, что я мужняя жена.
Все засмеялись.
Потом пригласили Наташу и пошли в отдельный кабинет пить шампанское.
Ломов ухаживал за Герардовой, Гребнев - за Ломовой, а Герт стал на колени перед Наташей и говорил:
– Вот на вас строгое черное платье, и я схожу с ума от счастья, потому что вы, божественная, позволяете мне стоять на коленях около вас и касаться вашей руки. Вы настоящая женщина, и каждое движение ваше царственно, и глаза ваши прекрасны и безумны. Что за вздор, что женщину можно купить. Женщину купить нельзя. И если бы я мог усыпать золотом всю дорогу от "Парадиза" до твоего дома, божественная Клеопатра, то и тогда бы ты не подарила мне своей любви.
– Вот это правда, - сказала Наташа, - но все-таки ты мне нравишься, кудрявенький.
И она провела своей рукой по волосам Герта.
– Герт влюбился, - хлопала в ладоши Герардова, - Герт влюблен!
Потом она наклонилась к Ломову и шепотом спросила:
– А это не опасно, что мы так вместе: у этой Клеопатры нет сифилиса?
– Тише, тише, - испугался Ломов.
– Замолчите, Бога ради.
– Эй, барыня, - сказала Наташа, - выпьем за твое здоровье!
Герардова покраснела и протянула свой стакан, чтобы чокнуться.
– Иди сюда... ко мне на диван, - сказала Наташа, - я тебя поцелую.
Герардова пересела на диван, и они обнялись с Наташей.
Наташе понравилась хрупкая барышня, и она целовала ее в губы долгим поцелуем. И Герардова, по-видимому, не думала уже о том, больна или не больна эта проститутка, и, прижавшись грудью к ее груди, целовалась нежно и сладостно.
Все были пьяны. И Ломов, бледный от вина, что-то серьезно рассказывал Гребневу о Чимабуэ и Дуччи7.
Ломова напевала вполголоса из "Садко"8.
Уже ничто не казалось странным Наташе: она твердо верила, что все вокруг нее так как надо, что она сама прекрасна и кто-то венчал ее когда-то на царство. Кудрявенький - это принц, ее жених, а все другие - ее придворные.