Она сказала «нет» и выяснила цену этого слова. Оказалось, как и Эстель, она принадлежит деревне, и теперь деревня требует свое.

Мать заявила, что это ее долг.

Отец объяснил, что это удача, только Аделин не поняла, для кого.

Эстель промолчала, поскольку знала, что у Аделин нет выбора в этой нечестной сделке. Такова женская доля: покориться обычаю и знать свое место.

Она должна была вырасти деревом, а вместо этого пришли люди, размахивающие топором. И отдали ее.

В ночь перед свадьбой Аделин лежит без сна и мечтает о свободе. Бежать. Украсть отцовскую лошадь – пусть это полное безумие. Она тронулась умом настолько, что готова и на это.

Но Аделин просто молится.

Она молилась со дня помолвки. За это время половину своих пожитков она утопила в реке, а другую зарыла на поле или закопала в грязь на склоне холма среди кустарника, там, где деревня встречается с лесом. Теперь время заканчивается, и подношений почти не осталось.

Она лежит в темноте, покручивает деревянное кольцо на кожаном шнурке и размышляет, не выйти ли в ночь, не помолиться ли. Однако Аделин помнит грозное предостережение Эстель о тех, кто может ответить. Поэтому она складывает ладони и обращается к Богу своей матери. Просит о помощи, о чуде, о выходе. А в самый темный час даже умоляет о смерти Роже – все что угодно, лишь бы спастись.

На мгновение Аделин испытывает вину, но тут же всасывает это чувство обратно, как воздух, который только что выдохнула, и ждет.

Утро разбивается как яичный желток, выплескивая желтый свет на поле. Аделин, так и не сомкнув глаз, ускользает из дома еще до рассвета. Она петляет по высокой траве за огородами; юбки пропитываются водой. Аделин вязнет в тяжелой ткани, сжимая в руке любимый карандаш. Ей жаль с ним расставаться, но время почти вышло, и дарить больше нечего.

На поле она вонзает острый кончик карандаша во влажную почву.

– Помогите мне, – шепчет Аделин траве, озаренной солнечным светом. – Я знаю, вы тут. Знаю – вы слышите. Пожалуйста, пожалуйста…

Но трава – это просто трава, а ветер – просто ветер. Никто не отвечает. Адели прижимается лбом к земле и рыдает.

В Роже нет ничего плохого.

Но и ничего хорошего. У него нездоровая бледная кожа, тонкие светлые волосы, а голос – точно дуновение ветра. Он берет Аделин за руку и еле сжимает ее, склоняет к ней голову, обдавая затхлым дыханием.

Аделин же – овощ, что слишком долго рос на грядке. Кожура зачерствела, а сердцевина задеревенела, она так пожелала сама, но оказалось, все это лишь для того, чтобы ее выкопали и употребили в пищу.

– Я не хочу за него замуж! – яростно шепчет она, цепляясь за поросшую сорняками землю.

– Аделин! – кричит ее мать, точно окликает заблудшую овцу.

Аделин поднимается, опустошенная гневом и горем. Когда она входит в дом, мать замечает лишь руки, заляпанные грязью, и велит дочери отмыть их в тазу. Аделин вычищает почву из-под ногтей, а щетка кусает ее за пальцы.

– Что подумает твой муж! – пеняет ей мать.

Муж.

Это слово будто жерновой камень, такое же неподъемное и холодное.

– Ничего, вот родишь деток, и станет не до беготни.

Аделин снова вспоминает Изабель и пару мальчишек, цепляющихся за ее юбки. Третий малыш спит в корзине возле очага. Когда-то они вместе строили мечты, а теперь Изабель за два года постарела на все десять. Она всегда кажется уставшей, а там, где на щеках от смеха цвел румянец, темнеют провалы.

– Замужество пойдет тебе на пользу, – говорит мать.

День проходит как оглашение приговора. Солнце клонится к горизонту, словно коса падает на беззащитную шею. Аделин почти слышит свист лезвия, когда мать принимается укладывать ее волосы в корону, вплетая цветы вместо драгоценных камней. Ее платье – простое и светлое, но Аделин оно кажется таким тяжелым, будто сшито из кольчуги.

Ей хочется кричать.

Но вместо этого она хватается за деревянное кольцо на своей шее, словно пытается обрести равновесие.

– Не забудь снять перед церемонией, – велит мать, и Аделин кивает, крепче стискивая пальцы.

Из сарая, весь в стружке, пропахший древесным соком, приходит отец. Он кашляет, и слабый хрип отдается в его груди, точно рассыпавшиеся семена. Отец давно мучается этим кашлем, но не позволяет семье даже упоминать о нем.

– Ты почти готова? – спрашивает он.

Какой глупый вопрос.

Мать говорит о свадебном ужине, словно тот уже начался и закончился. Аделин смотрит в окно на заходящее солнце и не прислушивается, но в голосе матери звучат веселье и довольство. Даже отец смотрит с облегчением. Их дочь пыталась проторить собственный путь, но отныне все налаживается, упрямая жизнь возвращается в колею, сворачивает на правильную дорогу.